Михаил Остроухов - Посёлок (барамберус рокакану)

– Получишь червонец.

– По рукам.

– А это у тебя что?

– Мыши.

– Вижу что мыши, что они на столе делают?

– Я по ним время определяю: видишь: белая не спит – значит сейчас день.

– И так ясно – в окошко посмотри.

– Это не по научному.

– Вот дуралей, и с кем я связалась!?

Слышу: ушла баба Вера, Петька один остался: ходит из угла в угол, думаю, сейчас заметит меня, ой, заметит! Сердце моё меня выдаст: оно стук-стук-стук. Так баба Вера ковры выбивает. Иной раз по часу колотит.

На посёлке говорят:

– Пошла мутузить за себя и за дядю Кузю.

Сила в ней нечеловеческая просыпается! Словно пыль для неё первый враг.

Слышу, Петька совсем близко ко мне подошел, сердце у меня замерло, словно баба Вера один ковёр на другой поменяла, и снова стук-стук-стук.

Но тут, о чудо, слышу: Петька вышел из дома. Пронесло, бабки! Мне везет!

Я стою, дух перевожу, а Петькино пальто из кожзама мне на плечи рукава возложило, дескать, живешь ты хорошо, Ольга Ивановна, продолжай в том же духе, а вот Петьке моему передай, всё, что он ни делает через пень колоду.

– А ты почём знаешь? – спрашиваю.

– А кто я?

– Ну… кто в пальто.

– А в пальто кто? Никого.

Я руки сторожкой-то в рукава сунула: и впрямь пусто.

– Что, ― говорю, ― тогда выступаешь?

Он молчит, обиделся что ли?

Постояла я ещё, постояла, наконец, выйти решилась. Надо ж когда-то из своего убежища выбираться. Выползла я из могильника с грехом пополам, да как чихну. От всей души, что называется. Видите, бабки, в каких условиях приходится работать: мне молоко надо за вредность давать!

Выглянула на улицу – никого. Мышей со стола в варежку свою сунула (зачем взяла – не знаю) и шмыг в дверь. Теперь мне есть, чем заняться, «спасибо» бабе Вере!

На другой день вышла я из дома пораньше. Небо ясное, душа радуется – воздух на поселке свежий. Мороз-злыдень тут как тут, нос мне хрустальной прищепкой зажал, вся-то его забота: к людям приставать – не работать. Хотя как посмотреть, такие порой узоры на окнах нарисует – диву даёшься. В венцы деревья оденет – сказка. Я порой своему деду покойному начну что-нибудь доказывать: ну, там, на дворе трава, на траве дрова или сшит колпак да не по колпаковски, надо колпак переколпаковать, перевыколпаковать, а он мне всё своё: «Не верю. Где трава? Какой колпак?» Тогда я его вывожу на улицу, кругом показываю и спрашиваю:

– А в это ты веришь?

Иду, значит, я по поселку, вдруг крики: возле магазина баба Вера голосит:

– Обокрали, по миру пустили!!!

Ну вот: началось представление. Баба Вера ― артистка, но ДНД не проведешь!

Подхожу ближе, баба Вера кричит:

– В дом залезли, пока я за хлебом ходила.

Бабки ее обступили:

– Ах, бедная ты несчастная! Ах, бедная ты несчастная!!!

Жалеют аферистку:

– Ах, бедная ты несчастная!!!

Вот заладили.

Тьфу, противно слушать, знали бы они, в чем дело, хорошо, что ДНД знает.

Подхожу я к бабе Вере:

– Что за шум, а драки нет? – спрашиваю.

– Обокрали меня, ― баба Вера голосит, ― весь дом вынесли.

– Ты факты давай, ― я брови нахмурила.

– Утром за хлебом пошла: возвращаюсь ― окошко разбито: в доме все вверх дном. Кинулась к шкафу – денег нет, и украшений нет, двенадцати серебряных ложек тоже нет – ничего нет.

– Что ж, подруга, помогу я твоему горю.

– Так я и поверила, ― баба Вера только рукой махнула.

– Не сойти мне с этого места!

– Не смеши.

– Пойдем, осмотрим место преступленья.

Баба Вера слезу утирает:

– Ну, пойдем.

Вот пройдоха, так пройдоха! Вжилась в образ – и не раскусишь.

Двинулись мы к Веркиному дому: впереди Баба Вера, я в задочке, не вышла росточком.

Под разбитым окном действительно следы. Баба Вера нагнулась:

– Гля, колечко обронили.

Я про себя думаю: «Знаем мы, какое колечко!»

Входим в дом, а там – порядок: все вещи на своих местах, на полу чистота.

– Все вверх дном, говоришь, ― я к бабе Вере обращаюсь, ― когда ж ты убрать успела?

– Что ты меня не знаешь? Я бабка шустрая, ― баба Вера отвечает.

– Ладно, ― говорю, ― принимается, а Жорик где был?

– На работе. Смена у него на электростанции.

– Понятно.

– Что тебе понятно!? ― баба Вера рыдает.

– В процессе следствия, мне стало ясно, что обокрал тебя… Пашка Сазонов.

Баба Вера на меня глаза вытаращила: вот, я ее прищучила, так прищучила, что называется: наступила на хвост. Видно, не ожидала, что я так быстро ее раскушу.

– Что, подруга, на меня смотришь,― бабе Вере говорю, ― пойдем к Пашке.

– Что я у него не видела?!

– Обыск устроим.

– А почему ты на Пашку думаешь?

– Факты сопоставила – вот и определила.

– Какие факты?

– Про тайну следствия слышала?

– Важная птица – ничего не скажешь, ― баба Вера руки в бока уперла и смотрит на меня с насмешкой.

– Пойдем, хватит болтать.

– Терпеть не могу, когда нос задирают! – баба Вера фыркнула.

Двинулись мы к Пашкиному дому – толпа бабок. Идем, шумим, воровство обсуждаем. Такое событие у нас на поселке редкость: даже дверей никто кроме бабы Веры не запирает, потому что если украдешь, как воспользуешься: все друг у друга на виду?

Бывает правда морозы – старцы синеногие созорничают. Я раз выплеснула из окна кастрюлю с кипятком, а мороз под окном сидел – курицу ощипывал. Встретила я его потом. Смех и грех – полголовы растаяло, рука растеклась. Ох, он мне мстил. Как увидит: идёт ко мне – одной рукой за горло ухватить норовит. Да где ему – я вёрткая. Совсем очумел инвалид. Только и отделалась, что в погреб его столкнула и головешками закидала.

Идем мы, вот он – Пашка Сазонов с дружками своими: механиком Петькой Тимошкиным (маленький, шустрый) и трактористом Сашкой Кудрявым (этот крепкий да приземистый). Стоят, гогочут: анекдоты, что ли, рассказывают? Подошли ближе, а они над котом оболтусы смеются: с дерева его согнать хотят.

Вот дураки, других занятий нет.

– Давай дерево трясти, ― Тимошкин кричит.

– Лучше кинем в него палку, ― Пашка предлагает.

– Капец коту, ― Кудрявый ржет.

– Он дальше полезет.

– Смотри, сейчас спрыгнет.

– А мы ему не дадим.

Я подскочила: ― Оставьте кота в покое, изверги.

– Да мы шутим! – Кудрявый меня успокаивает.

– Отойдите от дерева! – я кричу.

– Нашлась защитница! – Пашка ухмыляется.

– А ты вообще молчи – преступник, ― я на него кулаком.

– Это почему? – делает вид, что не понял.

– Идем к тебе – там доказательства!

– Какие доказательства? – Пашка сопли вытирает.

– Ложки серебряные, которые ты украл.

– Не крал я ничего.

– А утром кто к Верке залез.

– Да, я с утра на мехдворе был, в домино играл. Вот у ребят спроси.

– Да, да, играл, ― Кудрявый с Тимошкиным головами закивали.

– Много он вам налил, чтоб вы подтвердили? – я глаз прищурила.