Александр Режабек - Библиотека. Повести

Впрочем, если отвлечься от чисто профессиональных интересов, то в реальности были не один, не два, а целых три человека, заинтересованных в поисках преступника. Первым был Скрепкин. Но он и сам ещё не полностью осознал свои чувства. А это были не просто суррогатные фантазии об очень или не очень кровавом сведении счетов, а холодное и прагматичное желание найти и убить виновного. Вторым, по соображениям далёким от юриспруденции, был Назыров, который был заинтересован в расследовании только потому, что положил глаз на Настю и хотел иметь легальную причину продолжать с ней отношения. И было очевидно, что торопиться в поисках он не собирался. Третье лицо также присутствовало на похоронах. Оно затесалось в ряды официантов и поэтому ускользнуло от внимания Игната. И этому лицу ох как хотелось встретиться с убийцей.

Утомительная процедура проводов человека в последний путь тем временем подходила к концу. Потихоньку и с плохо скрываемым облегчением провожающие начали расходиться. Игнат, отойдя в сторону, продолжал наблюдать, сосредоточив взгляд на Скрепкине и Насте. К его удивлению, Владик лишь на минуту подошёл к девушке и Вэвэ и, перекинувшись несколькими фразами, их оставил. Будто бы они посторонние и он даже не работал с ними. Выполнил, как принято, свой долг, сказал знакомым что-то приличествующее случаю, и всё. Потом Скрепкин подошёл к матери Колибри и что-то долго эмоционально и искренне ей говорил. Было заметно, что его слова явно дошли до безучастной в горе женщины, и она несколько раз ему благодарно кивнула.

Назыров полагал, что сотрудники библиотеки уйдут вместе, но этого не произошло. Скрепкин, на прощание, махнув рукой и не предложив дамам их подвезти, укатил куда-то по своим делам. Это вовсе не огорчило Игната. Во-первых, безразличное отношение друг к другу Владика и Насти убедительно свидетельствовало о том, что между ними ничего внеслужебного нет, а, следовательно, отпадал мотив ревности Скрепкина к Колибри из-за девушки. А во-вторых, что для сыщика было гораздо важнее, Назыров мог теперь вызваться подвезти Настю, правда, получив в нагрузку и Вэвэ.

И, наверное, из-за наличия последней поездка получилась мрачнее, чем могла бы быть. Валентина Викторовна была насуплена и вместо благодарности за халявную подвозку с нескрываемой недоброжелательностью поглядывала на Игната, хотя тот, сажая их в «тачку», без сомнения проявил чистой воды жест доброй воли. Усталая же Вэвэ, которая, отстояв на похоронах, успокоилась и посчитала, что выполнила свой долг перед покойным, по правде говоря, попросту не любили ментов ни татарского, ни монгольского, ни русского происхождения. Она им не доверяла, хотя никакого собственного опыта общения с ними у неё не было. Зато сколько она о них всякого слышала… И в машине, подавляя всех своей физической (весом) и административной (всё-таки заведующая) значимостью, за всех говорила в основном она, нудно и без причины настаивая на том, чтобы Назыров ни в коем случае не вёз женщин домой, а высадил у ближайшего метро. Эти словоизлияния по мере удаления от кладбища повторялись в одинаковых выражениях практически у каждой станции, благо в Москве их сейчас навалом. Но Назыров стойко терпел. Даже сделал крюк, чтобы отвести далеко живущую Вэвэ первой. А Настя в основном помалкивала, сжавшись, как мышонок, в уголке сиденья машины. Впрочем, гибель Колибри хотя и сильно её огорчила, но смертельной раны не нанесла. В связи, с чем она испытывала беспричинные, но болезненные приступы угрызений совести. И думала о том, что когда-нибудь тоже умрёт, и никому, кроме самых близких родственников, до этого никакого дела не будет.

Дорога от Вэвэ до дома Насти была совсем не такой долгой, как хотелось бы Назырову. Надо было что-то предпринимать, но он, не придумав пока ничего лучшего, просто разглядывал девушку в зеркальце заднего вида. А та, в свою очередь, хоть и не скрывала, что заметила его взгляды, сидела с безразличным видом, как будто ехала в такси. Игнат удивлялся самому себе. Никогда раньше он не терялся в присутствии красивых женщин, а тут почему-то не решался начать обычный, ни к чему не обязывающий трёп, служащий прелюдией для более близкого знакомства. А ведь время было ограничено. Сколько бы в Москве не было пробок, но в результате Настя, хлопнув дверью и бросив на прощание какую-нибудь ненужную фразу, ушла бы. Поэтому Игнат, не говоря ни слова, неожиданно вырулил на обочину и остановил машину. Девушка с удивлением и внезапно появившейся злинкой в глазах взглянула на него.

– Что случилось, господин мент? – спросила она, впервые за всю дорогу обратившись непосредственно к нему. – Бензин кончился? Так вон автобусная остановка. Доеду и так. Привыкла.

Настя, конечно же, понимала, что сыщик неровно к ней дышит. И смысл того, первого, чересчур длинного, изобилующего ненужными вопросами «допроса» тоже был ей понятен, как и смысл украдкой бросаемых во время поездки взглядов его по-мужски нагловатых, чёрных и внимательных глаз. Впрочем, объективности ради следует заметить, что Настя также обратила внимание на то, что Назыров вполне привлекательный мужчина.

В жизни Настя, как и Вэвэ, с милицией, если не брать в расчёт работников ГИБДД, никогда не сталкивалась, но какое-то представление о ментах благодаря телевизору, в котором частенько показывали интервью с милицейскими чинами, всё-таки имела. Правда, девушка не столько слушала чиновничьи глупости, сколько, как в кунсткамере, разглядывала объекты, их вещавшие. И сделала вывод, что, если не считать Нургалиева и ещё некоторых, то вес и размер живота ментов пропорционален их чину. Что соответствовало и её предыдущему наблюдению о военных. Что-то вроде того, что наблюдалось и, наверное, наблюдается в республиках Средней Азии, где, чем важнее бай, тем больше пузо. Только жаль, что менты не научились, как там, ставить себе по чину золотые зубы. А то, представляете, как было бы здорово и удобно их различать. И погон не надо. Сколько звёздочек, столько и золотых фикс. Пасть открыл – и всё понятно. А Назыров имел всё-таки не халам-балам, а звание капитана, и, по Настиной логике, должен был быть вполне откормленным кабанчиком. Но Игнат кабанчиком не был. Он был спортивен и лёгок в движениях. Его без труда можно было представить танцующим какую-нибудь сальсу, а не сидящим, пыхтя и упираясь животом в край стола, в служебном кабинете. Да и лицо у него было ничего. Такая интригующая смесь кривляющейся обезьянки с невозмутимым татарским ханом.

Но в Настины планы не входило, только отойдя от могилы Колибри, приятеля, чуть не ставшего кем-то большим, затевать интрижку с малознакомым мужчиной, к тому же ментом. А тут ещё и неприязнь к нему начальницы сыграла роль. Люди – они ведь, как собачья стая, если начинают лаять, то все вместе. Поэтому вероятность, что Назырову ничего у Насти не обломится, была весьма высока. Даже мог нарваться и нарвался на то, что является самым противным и обидным для мужчин, на женское хамство.