Маруся Светлова - Конец света по-Божески (сборник)

Молодая душа ждала с нетерпением. Она уже сотни раз переживала этот потрясающий момент влечения, вовлечения в новое тело. Момент, когда она со скоростью света, которым и являлась, мчалась к конкретному телу, скрытому в глубине материнского тела. Это был волнующий процесс вливания в тело, выбора его, его ощущения среди всех других. Потому что это было ЕЕ тело, предназначенное лично для нее. И она было ЕГО душой. Только его и ничьей больше. Потому что телу нужна была именно эта душа. А душе нужно было именно это тело, потому что только с этим телом она могла засиять и стать настоящим светом.

Как волновались души, когда происходил момент их вливания! Как надеялась каждая из них, что ей достанется тело, которое максимально поможет ей засветить! С какой любовью они видели тела – самые подходящие и ценимые среди душ – тела, в которых был изъян или уже жила болезнь. Какое желание было у каждой души – вселиться именно в такое тело. В тело, которое поможет душе пройти самые сильные уроки, получить самые сильные потрясения, которые и помогут осознать, увидеть, почувствовать свои ошибки, вырасти и стать чище и светлее.

Каждая душа только мечтать могла о таком теле…

О теле с наградой.

О теле с изъяном. С болезнью. Или об умном теле. Потому что ум – это был тоже изъян.

Умные люди, которые жили только своей головой и совсем не слушали свою душу, сами создавали себе проблемы, так закручивая свою жизнь и отношения, что душе было где развернуться. Уроки шли один за другим. Только успевай понимать, и осознавать, и очищаться.

Умные все знали и все понимали, только это не делало их ни счастливыми, ни довольными. Они даже название такое придумали – «гордыня». Но сами не понимали смысла этого слова.

А гордыня – это и есть, когда ты слушаешь свою умную голову, а не свою чистую душу. И поступаешь не по душе, а «по голове». И думаешь, что голова лучше знает.

Но что она могла знать по сравнению с истинностью высшего знания души, которая была частью глобальной вселенской души, глобального вселенского знания, которое сами люди назвали Богом?

И души любили вселяться в тела, в которых было много ума. Потому что умные люди создавали себе болезни, а именно так и было чаще всего, и душа имела все шансы стать просветленной. Потому что рано или поздно наступал волшебный момент, когда умный человек, запутавшись в своем уме, натворив дел, и бед, и болезней, сдавался и говорил: «Все, я больше ничего не понимаю. Я ничего не знаю. Господи, помоги!» И это был такой отказ от ума и такой вопль к душе, что душа могла раскрыться полностью.

И начинался волшебный процесс исцеления человека. Процесс его чистки, когда он вдруг осознавал свои ошибки, видел свою жизнь со стороны, каялся в содеянном, становился чистым.

Иногда люди выздоравливали от болезни, и эта чистка, – или катарсис, такое умное слово они сами придумали, – происходила полностью, сильно, ярко, и их души становились снопами света. И люди возрождались к жизни уже другими – спокойными, собранными, мудрыми, чистыми, цельными. Без погони за деньгами, суеты, зависти, злости. И они жили, соединенные своими душами с высшей сферой гармонии и покоя.

Иногда тела умирали, потому что душа, набравшись своего опыта, должна была дать себе передышку. Потому что душа понимала: сколько ни оставайся в этом теле, ничего нового не произойдет.

И начинался этап каникул для души. Сорок дней тишины и покоя. А потом – волнующее ожидание подходящего тела. И ожидание тела, которое поможет душе засиять полноценным светом…

И сейчас молодая душа ждала. Ждала и молилась:

– Пусть это будет тело увечного ребенка – и тогда она получит такие уроки принятия себя и прощения других, которые за одну эту жизнь позволят ей стать светом…

– Или пусть это будет обычное тело обычного человека, суетливо проживающего свою жизнь, только пусть он побольше напутает, чтобы сильные уроки свалились на него, чтобы душа его очистилась…

– Пусть это будет тело с НАГРАДОЙ…

Они называли это «наградой» – то, что люди называли болезнью, чего они боялись, старались избежать и залечить.

Но ведь награда для того и давалась человеку, – чтобы остановиться и задуматься.

И переосмыслить свою жизнь.

И испытать боль и стыд.

И признаться себе в ошибках, заблуждениях, гордыне.

И покаяться.

И очиститься.

И стать светлым. Стать – светом…

…Она смотрела на свою мать, лежащую на кровати, на ее исхудавшее, какое-то обескровленное лицо. На трубочку, которая тянулась от ее руки к капельнице, но не вливала в нее жизнь. Все было уже решено. Все было определено. Не оставалось никаких надежд на исцеление. Диагноз поставлен. Операция сделана. Самое худшее подтвердилось. И она знала это. И ее это даже уже не пугало. Она просто устала переживать. Устала жить в напряжении, в ожидании. Она просто устала.

Сейчас, когда она сидела у постели своей умирающей матери, держа ее за руку, она могла думать только об одном, – как она устала…

Эта болезнь, обнаруженная так неожиданно, и все последующее после этого: хождение по кабинетам в онкоцентре, анализы, снимки, разговоры с врачами, которые как-то опускали глаза при разговоре с ними, и надежда, которая вначале еще была жива, и разочарование, и отчаяние, и звонки родственников, взволнованных и потрясенных, которые хотели знать подробности, и надо было всем все рассказывать сначала, – как и что им говорили, какие прогнозы. А какие могут быть прогнозы при таком заболевании…

Сейчас, когда все уже было ясно и понятно, – она уже не могла так это переживать, она вообще как-то застыла, замерла в своих чувствах, потому что чувствовать было слишком страшно и больно.

Она держала руку матери, и рука ее устала, и ей очень хотелось откинуться назад, сесть удобнее, потому что плечи ее затекли и все тело устало от неудобной позы, от напряжения. Она просто устала…

И в какой-то момент она осторожно высвободила руку, и откинулась назад, чтобы дать себе передышку, дать возможность набраться сил для того, что ждало ее впереди…

…Она приоткрыла глаза и лежала, прислушиваясь к себе, к тому, что в ней происходило. Она как бы слушала, подкрадывается ли к ней боль, или передышка будет долгой. И она знала, знала совершенно точно, что передышки эти между болью и следующей болью будут все меньше. И боль будет все сильнее. Но эта пауза между болью – какой благословенной она была!..

Она почувствовала, когда дочь осторожно освободила свою руку, как бы боясь даже таким движением потревожить ее, причинить ей боль. Она посмотрела на дочь, как та, закрыв глаза, откинувшись на неудобный стул, замерла в каком-то временном ощущении покоя.

– Как она устала, – подумала она. – Досталось ей за эти дни…