Маруся Светлова - Женщина из клетки (сборник)

– Она меня ударила… – и опять какие-то смешинки в его глазах появились. – Она меня ударила… – И опять сказал он как-то серьезно, как будто тайну ей какую-то открыл, – да меня знаешь как били…

И слова эти, неожиданные, и это «знаешь», как будто говорил он с ней как со своей близкой знакомой, и это «били», – все это ее огорошило, и она еще даже не поняла, как отреагировать на эту фамильярность и эту простоту, как он взял ее руку и сказал опять серьезно, но со смехом в глазах:

– Ну, вот стукни меня, стукни, можешь побольнее зашарашить, думаешь, мне больно будет?..

И он сомкнул ее ладонь в кулак, только она, находясь в каком-то ступоре от всего, что он только что наговорил, от этого его жеста, слишком уж свободного, что ли, – никакого кулака не сомкнула, и он стукнул себя ее рукой по животу, – был он твердым, плотным, и весь сам он был крепкий, сбитый, она как будто только сейчас увидела его всего. Здорового крепкого мужчину, загорелого, какого-то нагловатого, что ли.

Что-то было для нее непонятное в нем, в его лице с сильными скулами, с едва заметным шрамом на скуле, с руками, сила которых угадывалась даже под футболкой, – и с наколками на пальцах. И эти наколки, давно уже ею не виденные, просто негде ей было видеть такие наколки, почему-то ее окончательно смутили. Даже не испугали, не отрезвили – смутили.

Потому что теперь она вообще не знала, как ему отвечать, нужно ли вообще что-то отвечать таким вот, как он. И она просто руку из его рук убрала, и вещи взяла, аккуратно приподняла их с пола, смотря на него, не зная, чего от него ожидать. И – повернулась, чтобы идти. Но он опередил ее, сказав все так же весело:

– Да ладно, чего уж там, не смущайся, дело житейское…

И она вообще не поняла, к чему относится это «дело житейское»… То ли к ней и ее смущению, то ли к тому, что она его по животу нечаянно ударила. И она кивнула ему, просто не понимая, как еще можно на все это реагировать, и пошла, торопясь уйти от него, как от чего-то опасного и – непонятного. И услышала сказанное уже ей в спину:

– Еще встретимся!..

«Помилуй, Боже!» – тут же отозвалось в ней, потому что – только его, такого вот странного типа с наколками и не хватало ей для полного счастья…

Они встретились тем же вечером, встретились случайно. А может, и не случайно? – часто потом думала она. Может, он ее поджидал или выслеживал? Но неожиданно как-то возник он около нее, когда она с пляжа уже собиралась уходить, и сказал бодро как-то, по-боевому:

– Ну что, рабочий день на пляже кончился? Пора домой?

И взял из ее рук, просто забрал, как свое, полотенце ее пляжное и сумку. И сказал опять весело, как-то озорно:

– Ну, пошли, провожу, чтобы веселее было…

И она – даже не нашлась, что ответить. И пошла за ним, подумав, вот так крысы за мальчиком, играющим на дудочке, пошли, и не захотела быть крысой, но шла, а он шел – и играл.

Он балагурил и хохотал заливисто, вкусно так хохотал, как она никогда в жизни не смеялась. Он весь отдавался смеху, он смеялся громко, так, что оборачивались люди. Он весь смеялся, и она, как будто бы впервые увидев такого живого, естественного, свободного человека, смотрела на него со смесью тихого ужаса и интереса, и – непонятно было, как вообще к этому всему относиться и как от него теперь отвязаться….

…Отвязаться от него не удалось. Невозможно было от него отвязаться, потому что была в нем какая-то бесшабашная веселость, распахнутость, так что просто язык у нее не повернулся сказать ему что-то правильное, строгое:

– Спасибо за помощь, я уже пришла…

И добавить приличное:

– Приятно было познакомиться…

Просто невозможно было это ему сказать, потому что он на все эти ее слова, наверное, взял бы ее за плечи двумя руками, встряхнул хорошенько и сказал:

– Чего так строго, Надюха!..

Он еще по пути к пансионату спросил, как ее зовут, и она, кротко и покорно, как кролик, сказала – Надежда, и он сказал все с той же улыбкой:

– Ну вот и славно, – имя какое хорошее…

И запел, громко, не стесняясь своего голоса:

– Надежда – мой компас земной…

И остановил свое пение, сказав:

– А я – Павел…

И добавил:

– Просто Павел…

И засмеялся опять, как будто что-то смешное было в этом «просто Павел».

И он тут же переделал ее имя в Надюшу, и так и обращался к ней, рассказывая какие-то свои байки:

– Так вот, Надюша, представляешь, а он мне и говорит…

И она несколько раз порывалась сказать ему все тем же строгим и приличным голосом:

– Пожалуйста, не называйте меня Надюшей…

Или:

– Какая я вам Надюша?..

Но – не говорила, боясь, что он в ответ только захохочет, было что-то в нем непонятное, сумасшедшее, и следа приличия, привычного и правильного поведения не было в нем, и она, как потерялась в первую минуту, так и не нашлась, как с ним быть до самого пансионата.

И не смогла остановить его, когда он решительным шагом, как к себе домой, подошел к ступенькам в корпус, запротестовала она как-то слабо, опять же воспитанно как-то, прилично, сказав:

– Спасибо, ну вот я и пришла…

Только он даже не заметил ее слов, прошел в двери, прошел в холл, все так же неся в руках ее пляжное полотенце и сумку, и шел он уверенно, как будто шел к СЕБЕ в номер. И она, со всей своей воспитанностью и хорошими манерами, просто не нашлась, как его остановить.

И даже когда ключ в замок вставила, не нашлась, что сказать и как не пустить человека, который уже стоял на пороге ее комнаты.

И подумала как-то быстро и обеспокоено: он потому и делает все, как он хочет, что я веду себя прилично, по правилам, а он о приличиях и правилах и знать не знает…

Но, когда вошел он в ее комнату, бросив в кресло сумку с полотенцем и по-хозяйски как-то осмотрел его, вышел на лоджию, почувствовала она такую тревогу, такое беспокойство, как будто впустила в эту комнату не просто почти незнакомого ей мужчину, а что-то взрывоопасное, неуправляемое.

Что-то опасное было в его поведении, в его манере говорить, в его свободе. Что-то непонятное, от чего она терялась и пасовала. И она, еще не осознавая, в чем опасность, поняла – нужно его отсюда увести. Нельзя с ним здесь оставаться. И как бы собравшись с мыслями и силами, сказала бодрым голосом то, что давно уже хотела сказать.

– Ну вот и спасибо, что проводили… Мне нужно собираться на ужин… У меня ужин через десять минут…

И добавила для убедительности:

– У нас тут все по расписанию… Я могу опоздать…

А он, подойдя к ней, взглянул на нее опять с какой-то смешинкой в глазах и сказал:

– Да ладно тебе, слышь, Надь. Ну что ты заладила – расписание… Будь проще, какое расписание может быть у свободных людей?

И опять захохотал, весело как-то, радостно:

– Мы же с тобой свободные люди, Надя… Свободные, – сказал он это слово с каким-то своим скрытым смыслом, и она покосилась на его руки с наколками и подумала – что-то они значат ведь, эти наколки.