Лилия Фрик - Гадкие истории. Вы бы не хотели, чтобы это случилось с вами…

Однажды после очередного скандала, толстуха его прогнала, будучи уверена, что он ей изменяет. Это была сказочная неделя! Он побухал с товарищами, переспал с бывшей подружкой, познакомился с парочкой женщин в кабаках. Но большего он сделать не успел – толстуха позвала его назад. Ну как позвала, пригласила что-то починить по старой дружбе. Он пришел, а на столе уже водочка, закуска и коронная фраза толстухи после пятой рюмки: «писечка соскучилась». Он сам не ожидал, как уже стягивал с нее трусы и пихал пальцы в горячую щель.

Потом они еще несколько раз расставались, но «писечка» неизбежно их мирила. Пока он не встретил Елену.

Он был на школьном празднике у сына (подобные мероприятия всегда посещал он), а Елена была ведущей, она работала в этой школе учителем начальных классов. Она была молода и хороша собой, а главное – напомнила ему о его юности, в которой была жизнь, в отличие от сегодняшнего тухлого существования.

Они познакомились, добавились в друзья в интернете, часто переписывались. Он чувствовал какое-то томление в груди, но не мог понять, что это. Ему бесконечно хотелось видеть Елену, и тотальный контроль со стороны жены стал его очень угнетать. Через две недели он решился пригласить Елену на свидание.

Тот поцелуй произошел сам собой и оставил в нем неизгладимое впечатление, через день он пригласил ее на свидание второй раз. Они остались ночевать в съемной квартире, дома он сказал, что встречается с одноклассниками, стойко выдержав истерику жены и ушел, хлопнув дверью.

Эта ночь была особенной, он впервые за много лет проводил время в постели с женщиной, а не с Пиздой. С красивой женщиной с упругой грудью, длинными ногами, тонкой талией. Он совсем забыл, что это такое – обнимать, гладить, ласкать и был в растерянности от того, что и его гладят, целуют, нежат.

Никаких тебе жирных мопсов с пиздой, алеющей в светлых волосах. Это было подобно чуду, он как будто очнулся от какого-то муторного сна. Он вдруг понял, как ничтожна его жизнь. С Еленой они провели два дня, он отключил телефон. Они болтали, занимались любовью, даже погуляли немного. Она была смешной, доброй и нежной, очень и очень неглупой, а главное – она ничем не напоминала ему жену. Но что для него было самым удивительным, он хотел ее безо всяких коронных фраз и характерных жестов. Хотел постоянно и сам удивлялся своим возможностям.

А еще он испытывал невиданную нежность: тоненькая жилка на шее, к которой хотелось припасть губами; бархатистая кожа, которую он беспрестанно гладил; изящная спина, которую он покрывал поцелуями. Такого в своей жизни он не помнил.

Когда Елена уехала домой, он почувствовал такое опустошение и отчаяние, что ему захотелось выпрыгнуть с балкона этой квартиры, где он только что был счастлив. Но вместо этого он пришел домой и, не глядя на голосящую толстуху, стал собирать вещи. Когда она поняла, что происходит, она начала плакать, умолять. Он мельком глянул в ее бесцветные, поросячьи глазки, из которых лились слезы, и стал собираться скорее, опасаясь, что ударит в это лоснящееся лицо. Он не слышал проклятий, которые сыпались на него, уворачивался от летевших в него вещей.

На улице он понял, что только сейчас начинает жить. Что там выйдет с Еленой – непонятно, но он готов ждать, бороться, добиваться. Главное – не сидеть с этим тюленем за одним столом и не слушать ее бесконечных сплетней о товарках; главное – не быть под колпаком у Пизды.

…С Еленой они стали жить вместе и были абсолютно счастливы. Но он иногда вспоминал ту толстуху и думал, что если сейчас бы она раздвинула ноги, как раньше… Что бы он почувствовал? Проверить это ему выпала возможность. Жена попросила его помочь собрать ребенку кровать. Привезли поздно, а спать сыну было негде, повод, конечно, так себе, но он согласился. Чтобы проверить себя.

Все было именно так, как он и ожидал: накрытый стол, манящие запахи вкусного ужина, запотевшая бутылка водки. И толстуха, еще более мерзкая, чем он ее помнил. Невыразительное лицо, глупая улыбка со скатавшейся помадой в уголках губ, тройной подбородок, пальцы-сосиски, конопатые руки, белесые ресницы и брови. И тонны, просто тонны бесформенного тела.

– Писечка соскучилась, – жалобно протянула она и распахнула халат. Впервые под ним ничего не было, это худшее, что она могла придумать. Хотя нет, еще более худшим были белые кружевные чулки, которые она тоже надела впервые – по такому случаю. Она села на кресло прямо перед ним и раздвинула ноги. Он внимательно прислушался к себе, ничего кроме отвращения он не испытывал. Как он мог вообще прикасаться к этому мясному ассорти, его передернуло и он вышел, не попрощавшись. Больше они не виделись, он не мог даже слышать о толстухе, она напоминала ему о собственной никчемности.

… – ну и? – вопросительный тон Елены вывел его из раздумий. – Так почему же ты столько лет прожил с ней? Ты ведь говоришь, что не любил ее?

Он представил, как удивленно взметнутся эти строгие брови, как округлятся эти голубые хрустальные глаза и приоткроется маленький ротик, когда он скажет Елене про Пизду и ее власть над ним…

– Просто она человек хороший была, неудобно было бросить…

Все начиналось, как в хорошем кино: шум волн, запах шашлыка, холодное пиво и игристое вино в пластиковых стаканчиках, искры от костра, розовеющий закат, веселая, хорошая компания…

Как он очутился здесь – в тесной кабине чужого авто с этой женщиной, чьи тяжелые и опавшие груди он тискал, жадно заглатывая бледные соски. Она торопливо расстегивала ему ширинку, словно боясь, что он передумает. Он бы не передумал, загадочный механизм бессмысленной алкогольной похоти вперемешку с алкогольной же бравадой был запущен, и остановить его было под силу только самому Богу, но тот мирно спал. Было около четырех часов утра.

В машине было душно – двери и окна были закрыты – запах пота перемешивался с рыбным запахом женского естества и свежего перегара. Поцелуи были слюнявыми и неприятными, он бы обошелся и без этого, но так положено. Особенно когда трахаешь чужую женщину.

Кто она он помнил смутно, их представили друг другу, но у него всегда была слабая память на имена и детали человеческой жизни, как —то профессия и нечто подобное. Красивой она ему не показалась, но вполне соответствовала определению женщины ухоженной: маникюр, педикюр, гладкие ноги, блестящие волосы. Лицо он не очень запомнил, без макияжа многие женщины становятся настолько безликими, что их сложно узнать потом. Запомнил цвет глаз – ярко-синий с нелепой, будто нарисованной радужкой. Контактные линзы, такие он покупал своей дочери, ворча, что это глупость и безвкусица. Особым чувством юмора она не блистала, бесед философских не заводила, тему «о культуре-литературе-кино» не поддерживала. Просто молча выпивала и улыбалась, как ей наверное казалось – загадочно.