Ирина Семина - Эльфика. Другая я. Снежные сказки о любви, надежде и сбывающихся мечтах

Лично я пришла сюда совсем недавно, а если быть точной – ровно год и два месяца тому назад. Моя миссия – оберегать вверенную мне душу, а самая заветная мечта – быть услышанной. Пока нас могут видеть и ясно слышать лишь младенцы, не знающие человеческих слов. А так хочется поговорить нормально, по душам, с их родителями, бабушками и дедушками!

Но ходят слухи, что матери младенцев на некоторое время обретают способность нас слышать. Я решила проверить это на своем опыте.

Вот мой краткий отчет.

Малышу три месяца. Я сижу на шкафу. Часы на стене тихонько отсчитывают земное время, ветер за окном воюет с тучами, а внизу, под кроватью, порванный носок вот уже целый час ссорится со старым тапком:

– Проси прощения! – надрывно хрипит он. – Тоже мне – обувь. Да таких, как ты, – стоптать и выкинуть!

– А ты не ворчи, а то вылетишь отсюда, – в тон ему шипит тапок, у которого от злости старые нитки вдоль шва встали дыбом.

Терпеть подобные диалоги мне приходится каждый день, ведь я слышу абсолютно все: болтовню хрустальных бокалов, горделиво позвякивающих в серванте, шепот пыльного ковра, недовольное бормотание тумбы, которую нагрузили старыми газетами. Поверьте, все это так отвлекает от важного! Ну вот, опять чуть не пропустила малыша.

– Мамочка, ты где? Я боюсь! – посреди квартирного многоголосия слышу детский голосок. Это она, вверенная мне душа! Конечно, человеческими словами малыш еще не владеет, а слышать НАШ язык его родители, как вы понимаете, совсем не могут. Поэтому приходится кричать. Маленький ротик скривился в недовольную гримаску, грозя перерасти в сирену.

– Эй, тебя зовут! – тихонько трогаю за плечо маму, прикорнувшую на краешке дивана. Жалко беднягу, а что поделать?

Вскочив, она тут же бросается к сынишке, готовая подхватить его на руки.

– Ну куда ты бежишь по первому зову? – слышится насмешливый голос бабушки, показавшейся в проеме двери. – Три месяца мальчишке. Пускай отвыкает от рук. Потом не набегаешься.

«Ох, ну кто просил вмешиваться? Почему некоторые, начитавшись книжек, наслушавшись умников, считают себя вправе учить? Почему те, кто умеет мыслить только умом, но не прислушивается к голосу сердца, так и норовят дать совет, да поназойливей иной мухи?» – думаю я.

Сделав шаг в сторону кроватки, мама неуверенно останавливается. А потом разворачивается и выходит из комнаты.

Голос малыша звучит все отчаяннее:

– Мама! Мамочка! Где ты? Мне страшно! Тут кто-то ссорится. Мамочка, подойди ко мне поскорее!

– Ты ему сейчас нужна! Неужели не слышишь? – догоняю я мать в коридоре, но она лишь смахивает выступившую от моей мольбы слезинку.

«Нет, ничего она не слышит, кроме своего „не приучай к рукам – разбалуешь“. Тьфу, глупости какие в ваших человеческих умах. Это выше моих сил!»

Подхожу к кроватке сама:

– Не плачь! Она любит тебя, только не понимает ничего.

– Ты так думаешь?

– Конечно. Любит. Очень сильно.

В его космических глазах облегчение, он начинает успокаиваться, на лице появляется улыбка.

– Видишь, учится потихоньку играть самостоятельно, – довольно говорит бабушка, глядя на улыбающегося внука.

– А если бы его сейчас взяли на руки, он бы громко рассмеялся. Первый раз в жизни, – обреченно говорю я, понимая, что все равно мне не суждено быть услышанной.

Ночь. Мы с малышом не спим.

– Скажи, а зачем я сюда попал? – вдруг спрашивает он, глядя на меня огромными глазами.

– Чтобы учиться.

– А мама для чего нужна? Чтобы меня учить?

– Нет, она тоже пришла сюда для того, чтобы учиться.

– А кто наш учитель?

– Вы сами же и являетесь учителями. Вы учите друг друга. Сейчас ты учишь маму прислушиваться к своему сердцу, а вскоре она начнет учить тебя жить среди людей.

Мальчик улыбается. Как жаль, что скоро он забудет наши разговоры!

– Где же мама?

«Ох, опять начинается!»

– Проснись, – шепчу я в горячее от сна ушко молодой женщины.

Из детской кроватки слышится требовательное кряхтение. Мама поднимает голову, бросает взгляд на часы и вновь зарывается лицом в подушку. «Еще нет трех часов», – слышу ее мысль и ужасаюсь.

– При чем здесь часы? Тебя сын зовет! Он есть хочет! И просто почувствовать, что ты рядом! Ты же сама решила спать отдельно от него, вот и мучайся теперь – вставай!

«До трех еще целый час, нужно потерпеть», – упрямо отвечает мне ее ум.

И я понимаю, что без более действенных мер не обойтись (а так хотелось без них!). Только бы она поняла меня правильно.

Следующей ночью молодая мама мучается от температуры: застой молока – штука мучительная.

– Ну, теперь-то ты понимаешь, что нужно делать? – спрашиваю я ее, нежно гладя по шелковистым волосам.

– Пора отказываться от грудного вскармливания, – авторитетно заявляет всезнающая бабушка.

Я горько вздыхаю.

Прошло почти полтора года. За это время, признаюсь, я изрядно пала духом. Как быстро приходится расставаться со своей мечтой!

Ну скажите, зачем отдавать малыша в ясли, если сердце разрывается от тоски, если места себе найти не можешь, если совесть мучает? «Пора ребенка приучать к коллективу» – кто такое придумал? Кто придумал все эти «пора», «пришло время»? Почему вы живете, движимые страхами «а вдруг», «а что потом»? Планы – самая великая иллюзия людей.

Моего голоса женщина так и не слышит, и малыш пытается докричаться до мамы сам. Болезнями, разбитыми коленками, беспокойным сном. Она пичкает сына таблетками, но каждый раз он находит новые способы.

Сколько раз я пыталась рассказать малышу о том, что мама его не бросает. Просто она – плохая ученица. Но он, кажется, перестал меня слышать. Ему страшно.

Лето. Вечереет. Малыш, ошалевший от счастья, несется навстречу маме по узенькой дорожке детского сада. И конечно же, не замечает крутых ступенек лестницы, по которым через секунду кубарем скатывается вниз.

Кровь хлещет алым потоком, мигом заливая майку с серо-желтыми следами манной каши и пыльцы одуванчика.

Я знаю, что все обойдется: разбивать нос ему придется еще не раз. Хочу отойти в сторону, но не выдерживаю и выкрикиваю:

– Это вырвалось на свободу его горе. Он так скучал по тебе!

Отворачиваюсь. Она все равно ничего не слышит.

– Я все поняла, – всхлипывает вдруг кто-то за спиной. – Прости меня, сынок.

«Что? Это она сказала? Я не верю своим ушам!»

Поворачиваюсь к ним снова. Мальчик не плачет, стоит и смотрит на мать. Я – на них двоих.

«Она что – слышит?» – вопрошает ребенок.

А я ничего не отвечаю, потому что в первый раз за все это время теряю дар речи.

Вот оно – счастье!

Они молчат. Но говорят их сердца. Никто, кроме меня, не слышит их голосов.