Анна Смерчек - Навсегда твой…

И ничего я ему не сказала, пошлёпала по лужам к остановке, ждать автобуса, потом несколько остановок на метро, и садиться за проверку контрольных.

Вечером, после работы возвращаюсь в Зимаидину, или теперь уже в свою, коммуналку. Поднимаюсь по лестнице, которая когда-то была красивой. Дом а вообще-то не так быстро стареют, как люди. Этому дому чуть больше ста лет, насколько я знаю. Для здания – не такой уж почтенный возраст. Но стены уже в морщинах-трещинах, краска кое-где лоскутами висит. Хотя видно, что он и в молодости был довольно скромным петербуржцем, никаких архитектурных излишеств, просто жилой дом начала двадцатого века. В парадной – сдержанно-красивая форма перил, арочные окна на площадках между этажами. Между третьим и четвертым стоит парень, темная куртка, джинсы, сумка через плечо. Курит, держит сигарету над консервной банкой. Черты лица толком не разглядеть: он стоит спиной к окну, а на лестнице уже довольно темно. Увидел меня, раздавил окурок о жестянку, искорка высветила светлую челку и спокойный взгляд. А мне что-то неспокойно стало, я даже слегка притормозила на ступеньках. Что это он так внимательно на меня смотрит? И что теперь делать? Рука в кармане нащупала ключи. Ригельный – такой длинный, как оружие. Если что, то я… А может это и есть тот самый Андрей? Прошла мимо, уже поднялась на две ступеньки, ключ в ладошку вдавился до боли, а он вдруг спрашивает:

– Вы ведь Оля? Внучка Зинаиды Георгиевны?

Спокойно так спрашивает, слова у него получаются теплые на ощупь, как будто мы с ним не в темном подъезде стоим, а сидим дома за столом.

– Да, это я.

– Вот возьмите тогда. Это для вас.

И протягивает мне какую-то большую картонную папку.

– А что это?

– Посмотрите. Это, наверное, будет вам интересно.

– А вы – Андрей?

– Да, меня зовут Андрей, – так же спокойно кивает он, а сам уже спускается по лестнице. Я озадаченно смотрю на папку. Она старая, затертая, с завязками-тесемочками.

– Подождите! – пришлось перевеситься через перила, но его силуэт мелькает уже где-то далеко внизу. – Подождите, Андрей! Я хотела Вас спросить…

Но только услышала, как дверь внизу закрылась. Не хлопнула, а просто тихо закрылась. Ну, не бежать же за ним…

Вообще-то я очень хотела есть. Шла домой и вспоминала, что у меня там в холодильнике оставалось, мечтала о бутерброде, пока что-нибудь посущественее не приготовлю. Но любопытство оказалось сильнее. Первым делом – папка.

Я таких раньше не видела: она по размеру больше, чем обычная, для документов. Завязки с трех сторон. Когда открыла, сразу стало понятно, что это папка художника. Внутри лежали листы с черно-белыми рисунками и неяркими акварельными пейзажами. Бумага старая, пожелтевшая. Первым лежит рисунок углём, набросок: молоденькая девушка в платье, в туфельках на каблуках, подбородок гордо выставила и поглядывает сверху вниз. В уголке подписано размашисто: «Зиночке на память. Зимин. 8 марта 1941 года». Портрет бабушки. Видимо, подарок на восьмое марта, последней предвоенной весной. Потом пошли виды города: Стрелка, Медный всадник, здание Смольного института. Тщательно проработанный вид на крыши – только где это, не узнать. Портик какого-то здания с колоннами в глубине сквера. Двор какого-то дома. Люди в военной форме на отдыхе, кто-то прилег на траву, кто-то смотрит вдаль. Улица незнакомого европейского городка с островерхими крышами. Потом башня разрушенного замка на холме на фоне голых деревьев. Видимо, это сохранившиеся рисунки деда. Как хорошо он рисовал! Я бросилась звонить родителям, но вдруг передумала. В воздухе остался висеть неудобный вопрос: как рисунки попали к этому незнакомому человеку? И кто он, в конце концов, такой?

Пока ехала в метро, считала, сколько нужно ещё продержаться до конца учебного года. Оказалось, совсем немного. Эскалатор вез меня вверх, старался поднять настроение, показывал цветные рекламные картинки. Кажется, Чернышевская – одна из самых глубоких станций Питера. Вынырнув из подземных глубин, я обнаружила на улице суетливый солнечный денёк. Для разнообразия решила пройтись по бульвару на Фурштадской. Там на повороте так вкусно пахнет свежеиспеченным хлебом! Возле дворца бракосочетаний, похожего на дорогое пирожное, вокруг лимузинов волнуются нарядные гости. На скамейках греются на мартовском солнце старушки, кидают голубям хлебные крошки. Дальше – через черно-белый Таврический сад, шурша мокрыми гравиевыми дорожками. Оглядываюсь, ловлю себя на том, что ищу среди прохожих своего загадочного незнакомца. Его нет, и я неожиданно разочарована.

Поднимаясь по лестнице, я встретила жену Михалыча, Ирину Сергеевну, она шла прогуливать крошечную визгливую собачку.

– А, Оля, хорошо, что я вас встретила, – сказала она. – Так вы решили пока в комнате Зинаиды Георгиевны пожить? Да, да. Пусть земля ей будет пухом. А мы вас тогда в график уборки внесем. Мыть коридор и общее пользование.

Я согласилась мыть всё, что нужно, соседка спустилась на одну ступеньку. Но не выдержала и всё-таки спросила:

– А долго жить-то будете здесь? Насовсем въезжаете или так, временно?

Я уже привычно разочаровала её: не знаю, не решила пока. Может, временно, а может, и безвременно.

Дома я села за проверку письменных работ. Посмотрим, может, всё не так плохо. У двоих ребят пятёрки, у семерых – четверки: всё-таки не совсем я бездарный преподаватель. Пятеро написали незамысловатую работу на три, ну, и конечно, моя ужасная троица получает двойки. Почему-то с ними мой скорбный труд всегда пропадает даром. Или просто это я неправильно отношусь к работе. Вот Генка считает, что работать нужно ради денег. И когда оплата труда устраивает, то труд уже никогда не будет скорбным, независимо от результата. А если человек работает за идею, по призванию, ради принципов или общественной пользы – то такой человек, по Генкиному мнению, просто не сумел хорошо устроиться. А мне вот хочется увидеть результат своего труда и добиться от этих троих хоть чего-то.

Bob doctor. His work hospital 9 9 Боб врачом. Его работа больница (искаженный англ.) . Проверочная работа на тему глаголов? Артем решает, что проще выкинуть все эти глаголы на фиг!

She work is does a hospital 10 10 Её работать есть делать больница (искаженный англ.) . Если запихнуть в предложение все пришедшие на ум глаголы, то может, хоть один из них прокатит? Так, наверное, рассуждала Алина.

What shes job ? 11 11 Что ейная работа? (искаженный англ.) Написала Юля. Не знаю, как she , а я точно ши-занусь!

Так потихоньку за всеми этими повседневными делами наступил вечер, подкатил незаметно с далеким, чуть доносящимся с проспекта шумом машин, деликатно накинул мне на плечи сумерки, намекнул, что пора включить лампу. Я решила, что в конце рабочего дня можно позволить себе немного расслабиться. От моего новоселья оставалось ещё вино, я налила себе бокал и подошла к окну. Кот запрыгнул на подоконник, тоже стал глядеть вниз: во дворе, за рваным узором голых веток снова кто-то одиноко сидел на качелях. Раскачивался, отталкиваясь одной ногой от земли, в руке вспыхивал маленьким маячком огонёк сигареты. Я была почти уверена, что это Андрей. Странно: я не очень хорошо представляла себе черты его лица, но, кажется, уже научилась узнавать его по каким-то неуловимым приметам.