Андрей Наугольный - Ещё поживём. Стихи, проза, размышления

Редактор Наталья Александровна Сучкова

Корректор Нина Викторовна Писарчик

Дизайнер обложки FUNdbÜRO творческая группа

© Андрей Наугольный, 2018

© FUNdbÜRO творческая группа, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-7894-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Считается, что писателю должно льстить, когда о нём говорят: «редкий», «неповторимый», «уникальный». Обычным быть скверно, нельзя. Но в случае с Андреем Наугольным и его прозой, наверное, будет честнее, если мы признаем, что всё в ней, с точки зрения русской литературы и русского писательства, очень типично: ужасная судьба, однообразие дней, сыроватая прилипчивость быта, а выше – воображаемые миры мечтаний, красот, слов, желанные, но меркнущие с каждым прикосновением, с каждым ударом судьбы-житухи.

Проза Наугольного воняет жизнью. И, кажется, он пишет об армии, потом о милиции, потом о прозябании на посту охранника. Вроде как подробная трудовая книжка, залитая портвейном и закапанная кровью, с нудными отступлениями на полях, с воплями к небесам, с падениями на землю. В этой сюжетной сетке – от новобранца-первокурсника к дембелю и сотруднику – должна быть, по идее, какая-то искупляющая логика. И при начале своего повествования он идёт мерно, хронологически, словно и правда нас ждёт какой-то обычный «рассказ о судьбе», где за руку ведут от зачина к итогу. «Утро как утро. Обыденное, как вонь…» – оно настаёт в каждом рассказе книги «ПМ». Порой к средине дня миазмы перебиваются спиртными парами, искры нездоровой бодрости охватывают существо героя, и мрачное отрезвление ждёт его мир, чтобы обыденное утро смогло вновь настать.

Но писатель Наугольный совсем не о том. Его страсть, его существо и метод – перепады языка, ритмы и приостановки, раскачка и обрывы речи. Может быть, даже мысли для него вторичны, не говоря уж о том, что можно назвать в его рассказах «событиями». Говоря, что в казарме пахло «мочой утраченных надежд и рвотной кашицей разочарований», он радуется красоте пришедшего на ум оборота, даже если красота эта отвратна на вид. Он идёт за языком, как за дудочкой.

В одном из рассказов Наугольного есть удивительное название для происходящего вокруг героя абсурда: «библейская похабщина». Оскорбительное соседство нижайшего и высокого, напряжение такого перепада – это кремень и огниво его прозы. «Мыслящий тростник» в окружении сослуживцев, для которых «чтение книг… считалось занятием противоестественным, как педерастия».

Вернувшиеся с ночёвки «на сенных барках» герои, подобно Мармеладову, чинно рассаживаются в бытовках и на кухнях, дабы вопросить друг друга о Боге, о смысле, о любви, но не найти их и вернуться к тому же. Кажется, они договаривают и никак не могут договорить все эти бесконечные круговоротные разговоры русской литературы. Всё уродливо, «всё, как в жизни, только наоборот». Но почему «наоборот»? Ведь эта сторона – как раз лицевая, «остатки разгромленного и деморализованного батальона» величиной с целый мир.

«Лишь впадая в отчаяние, я обретаю под ногами твёрдую почву», – говорит он. И это не о твёрдой почве в жизни, где он становится ментом «по недоразумению», где о себе можно сказать (якобы) иронически: «Всего в нём было понемногу, как в мусорной куче». Нет, это отчаяние непонимания, отчаяние обессмысливания, «где насилие – повивальная бабка гармонии».

Моделирование, воссоздание мира у Наугольного происходит с помощью языка, с помощью трений и несоответствий частей повествования, с помощью нарастания абсурда от начала книги к финалу, где детство, мрак настоящего, мечта и грязь уже чередуются и сливаются до степени не различения.

Своему сборнику он предпослал цитату из Миллера: «…необходимо искать Книгу, даже если в ней только одна великая страница». Поиски и попытки обрести эту заветную страницу и составляют суть творчества Андрея Наугольного. Как сказал бы другой знаменитый пессимист, Егор Летов – «заранее обречённые на полный провал». Но ведь никто и не обещал, что всё кончится хорошо. «Всё, как в жизни, только наоборот».

Книга прозы Андрея Наугольного «ПМ» вышла в Вологде в 2000 году. Она полностью приводится в этом издании, включая послесловие к книге, написанное Галиной Щекиной.

Далеко позади эти дни, но продолжается бессмысленная погоня. И вот, без всяких усилий: плац, каштаны, казармы, а там, за их кирпичными спинами – небо. Я пристально вглядываюсь в него, чего-то жду… Лето, июнь, утро. И небо, непроницаемое покрывало Майи, занавес, а тут, внизу – подмостки. Два года – армия, её тугая плоть. Пока ещё чистый лист, начало…

…Спортзал учебного полка, осенние лица призывников. Всем грустно. Даже тем, кто делает вид, что им-то уж точно весело. Ничего уже не исправишь. На крючке. Плотно. Но, как говорится: нет худа без добра. И мелькают, мелькают несбыточные идеи: а вдруг? Авось кривая вывезет! Но почему тишина? Когда же подъём? Что ж ты молчишь, горнист? Тишина, каштаны, казармы. Безжизненная равнина плаца. И ещё – небо.

Началось, не уследили. Казармы стремительно ожили. Всё сдвинулось. Построение. Роты, казалось, выпрыгнули на плац. Голые торсы, стриженые затылки, бессвязные выкрики. Искромётная магия порядка. Впереди – утренняя пробежка. И в один миг по дорожке, вокруг плаца – живой поток. Мы и не догадывались тогда, что это зрелище было пробным испытанием. Головы, тела, траурная кайма сапог. Нам предстояло влиться в этот чудовищный сгусток, заполнив собой имеющиеся там пустоты, раствориться… Алгебра обыденной жизни. Всё просто. Но как-то не по себе, в чём дело? А вот в чём. Тут уже не разум, тут чутьё! За всем этим – хаос. Без имени и лица.

Все прильнули к окнам, притихли, затаились. И в каждом – щемящее чувство одиночества, унизительная растерянность. Всего-то пробежка? Как бы не так – cимвол, тёмный знак грядущих бедствий. Тотальное поглощение, тьма. Вот откуда эта противная, ледяная дрожь и эта раскалённая муть, окутавшая глаза. Мне показалось, что я ослеп. На батальном полотне отсутствовала перспектива. Короче: здесь и сейчас. Лишь это. Устав, казарма, дисциплина. Изнурительная пытка, провал, наркотик рабства. Нам предстояло стать низшей кастой. Мы – духи. Мистика. Нас – нет, есть только гордое величие Рима, чья сила и слава гремят сапогами за грязным стеклом…