Владимир Шмелев - Сиреневый бульвар. Московский роман

Таня всегда поражала меня своей прямотой. Все это резкое, неудобное, колющее, что было в Софье Федоровне, в ней было заметнее.

Помню, когда она работала в библиотеке, устроила мне встречу с читателями. Все, как обычно. Перед началом слышу разговор Тани:

– Он выступает бесплатно, три гвоздики можно позволить.

В ответ, как потом выяснилось, директор библиотеки.

– Ты же знаешь, денег нет даже на канцтовары, мы его чаем угостим, а цветы мужчине ни к чему.

– А у вас ни на что денег нет, куда они деваются?

– Что? – Татьяна Анатольевна – директор, возвысила голос, – что вы себе позволяете? Что вы имеете в виду? Сейчас у меня времени нет. Потом я с вами поговорю. Проводите мероприятие, я отлучусь по делам.

Таня и виду не подала, думая, что я не слышал разговора, я последовал ее примеру, словно и впрямь не ведаю.

Звонок телефона вернул меня в действительность.

Это была Таня. Представляю ее с сотовым в руке. Как всегда, с локонами, что совсем противоречило ее наждачному характеру.

– На самом деле волосы жидкие, хочется, чтоб они смотрелись попышнее. Делаю холодную завивку бигудями, – объяснила она мне как-то раз.

При встрече всегда замечал характерный нос, в этом находил ее сходство с отцом. Немного крупноват, но не на столько, чтоб испортить лицо. Она, как и Андрей, люди симпатичные и приятные в общении, с наличием характерных особенностей. У Тани особенная черта – докопаться до сути, дотошная, в отца, ей непременно надо уяснить: как, что и к чему. Любой случай, явление, ситуацию надо тщательно разобрать, чтоб не ошибиться в решении и выборе.

Андрей больше похож на отца и более явно проявлялся нос, отчасти, напоминающий гоголевский. Если Таня что-то взяла от матери, более крупные глаза, чем у Анатолия Сергеевича, и движениями более резкая, то Андрей и телом, и ростом, и манерой говорить, и интонацией, тембром голоса был копией отца.

– Володя, я тебе расскажу с самого начала. Когда я пришла работать в детский дом, вижу светлое красивое здание, все в нем есть, название душевное – «Теплый дом». Воспитательниц дети мамами зовут.

Все образцовое, по телевизору показывают, лучшим называют. На самом деле, подземелье, катакомбы. Все злые, за исключением, двух, трех воспитателей. Следят друг за другом, не дай бог, кто больше другого украдет. Весь процесс умыкания контролирует заведующая. Всем в сумочки, ей в машину. В общем, бизнес-проект. За столько лет все продумано до мелочей, вместе с комитетом образования и полицией, плюс иностранные агентства по усыновлению. Продажа детей на потоке.

Я наивная дура, так мне сказали, уличила зло, о котором знамо известно, но недоказуемо. Мне бы, недалекой, что-то заснять, где-то звук записать. Полгода отработала, хотела по-людски, мол, разве так можно, но не изверги же вы. А мне как идиотке: «Да ты больная что ли, дети-то отказные, наркоманов, алкоголиков. Им что здесь пропадать, что там, в европейских притонах. Да хоть они на органы пойдут, нам-то что».

Вот Володя, такое равнодушие. Я как услышала, мозги закипели… Что можно сделать? Махнуть рукой или обеими развести в стороны. Просто угнетает собственное бессилие и торжество зла. Потом, они все так оформляют, справки покупают, вроде дети безнадежно больны. Пакет документов в их пользу, и наши ребята во всех странах. Кому интересно, что с ними там. Система отполированная: ни сучка, ни задоринки. Так гладко, не придерешься, все законы соблюдены, комар носа не подточит, не говоря о чиновниках – хапугах. И они еще тыкают мне. Сама бы так делала: и воровала бы, и продавала бы, только мелко плаваешь.

– Как же это случилось? – прервал я ее. – Неужели, кроме тебя, некому было обличить. Ты не почувствовала, что сумка тяжелая?

– Сама не знаю, воровкой стала вмиг. В горячке, взбудораженная, показалось странным, сумка вроде легче была. Да и думать не додумала. Перед этим заведующая отчитала меня, что я не по методике развивающие игры провожу, что план занятий не поминутно расписан. Это как раз было перед выходом. Я на все это заявила, что ухожу по собственному желанию. Она в ответ съехидничала, мол, малой кровью не обойдешься, я тебя на всю оставшуюся жизнь проучу.

За воротами засада. В полиции за воровство новой куртки по весу небольшая, как и по объему, новая пять тысяч рублей значилась на ярлыке, возбудили уголовное дело.

До этого было предчувствие, гадала, что может произойти. Поду мала, Оля в бассейне пострадала, вот тревога, отец умер, еще боль. И не подумала, что возможна такая подлость. А там, в детском доме, это давно практикуется, одним словом клоака. И люди находят себе оправдание, мол, дети придурков, не имеют право на жизнь, их и так извести надо, называют биомусором. Если не украл, день прожит зря. Заведующая очередной загородный дом строит, теперь уже для младшего сына, он тоже женится. А мишура, так она о своих сотрудниках, с мечтами помельче: машины, шубы и далее по списку всего смысла жизни: ремонты, заграница. Имущественное сознание. Ты бы написал об этом: про это время, этот век. Что люди так суетятся ради барахла. Может, правда, в социализме больше человеческого? Запуталась я, Володь. Зачем в это дерьмо полезла. Леша с Олей меня ругают, говорят, последнее здоровье там, в темном царстве оставишь. Я сама не рада. Нас отец бойцами воспитывал, но система неодолима. Видно, принять мне позор. Я уж смирилась, может, условно отделаюсь, прежде незапятнанной была. Думала, на суде расскажу все, как есть, теперь поняла, бесполезно. Из библиотеки ушла, тоже с директором поругалась. Такая изворотливая аферистка. Двадцать лет всех «дурила» вместе с начальством от культуры. К примеру, вместе с центральной библиотекой и филиалами числится шестьдесят сотрудников, а реально сорок. За остальных, она по липовым трудовым зарплаты брала себе. И все об этом знают и молчат. И что бы она ни делала в своей вотчине, какой ремонт или мероприятие, с каждого государственного рубля половину в свой карман. Конечно, делилась со всеми, с кем нужно. Коммерческое предприятие за государственный счет. А зачем? Завидную жизнь устроила себе и детям. Остальные мрази не умеют жить.

Уходила, глядя с тоской на зимний сад, фонтан, диваны, кресла, ковры. Конференц-залы, кабинеты, кухни, думая о замерзающих бездомных. Говорила им, давайте спасем хоть несколько человек.

– Что ты пристала к нам, ненормальная, здесь же библиотечный фонд, хранилище, мы за него отвечаем, материальные ценности.

Увещевали.

– Ты не права, у библиотеки другое предназначение. Бомжи грязные, больные, грубые и неприятные, во что превратится вся эта красота и чистота. В сонном царстве, – добавляла я.

– А сколько я просила открыть на сайте страничку о творчестве наших читателей: о тех, кто печет и вяжет, сочиняет, поет. Какое там, читателей отваживали любыми путями: и резкостью и неучтивостью, и неприкрытой грубостью, вызывающим тоном. А когда кто-то жаловался, присылал на сайт свое недовольство, живо все удалялось.