Вениамин Шапошников - Корабль-невидимка

Однажды в мой кабинет ворвалась рыдающая женщина. Вид её был ужасен – она была на грани безумия.

– Мой ребёнок умирает в детском инфекционном отделении! Спасите его! – запричитала она, хватая меня за руки.

– Но там хороший специалист, а я хирург, а не инфекционист! – опешив, пробормотал я.

– Она не смогла ему помочь! Пыталась, но у неё ничего не вышло! Тогда я обратилась к Богу и пригласила священника! Только он спасёт его! Но заведующая отделением не допускает его в палату к сыну! Помогите!

– Но я не могу разрешить посещение больницы священником, так как это категорически запрещено Уставом КПСС.

– Для вас глупые партийные постулаты дороже жизни моего сына, да?! Но в нашей стране Церковь отделена от государства, и я имею право пригласить кого хочу к своему умирающему сыну!

– Но он находится на лечении в государственной больнице и его врачи – государственные служащие и должны соблюдать законы!

– Вот мы сейчас ведём дебаты, а мой сын умирает, а его спаситель стоит у порога отделения, врачи которого бессильны ему помочь!

Она с ненавистью уставилась на меня. Её взгляд просто испепелял меня! Я понял, что назревает трагедия. Если ребёнок умрёт, то мать будет обвинять в этом Советскую власть и КПСС. То есть произойдёт дискредитация власти в СССР на уровне этого городка. А вот этого я не имел права допускать! Я не верил в то, что мальчика спасёт поп, а не врач-специалист, но принципиальность становилась в данной ситуации просто чрезмерно ущербной и губительной в судьбе этого ребёнка!

– Нет! Дороже жизни, и тем более ребёнка, ничего нет. Пойдёмте, я разберусь в ситуации!

В сопровождении матери я отправился в инфекционное отделение. У его порога стоял человек в рясе. Навстречу вышла врач-педиатр:

– Что тут у вас происходит? – спросил я.

– Ребёнок этой женщины в крайне тяжёлом состоянии, и она хочет, чтобы я допустила к нему священника, но я это сделать не могу!

– А кто это может?

– Вы!

Ни слова больше не говоря, я отправился в палату и нашёл ребёнка в агональном состоянии. Рядом в истерике билась пришедшая со мною его мать. Сложилась дикая ситуация. По Уставу КПСС доступ священника в больницу был запрещён и при разрешении мне грозил строгий выговор по партийной линии и даже увольнение с работы. При отказе же – не только Божье наказание, но и презрение родителей мальчика ко мне, а по сути дела и к существующей власти, так как я был её носителем.

Мать и врач уставились на меня в ожидании решения:

– Хорошо, – обратился я к священнику, – под мою ответственность я разрешаю вам пройти в палату к больному и свершить священный обряд!

Произнеся эти слова, я вдруг почувствовал, как тяжесть свалилась с моих плеч, и мне стало легко, словно я помолодел на десятки лет. Священник посмотрел на меня с благодарностью. Лица матери я не разглядел, но зато увидел лицо заведующей отделением – на нём застыла маска негодования. Она явно осуждала меня, но мне было уже безразлично её мнение.

Можно со всей определённостью сказать, что это разрешение было своеобразным моим подвигом во имя спасения жизни этому умирающему пациенту. С тех пор прошло тридцать лет. Были и другие победы в борьбе за жизнь пациентов, но этот случай я не только запомнил, но и горжусь им, ибо вопреки реальным угрозам на уровне тогдашнего общественного строя и собственным меркантильным интересам, я устоял от грехопадения и сохранил в чистоте свой человеческий облик ради продления жизни этому ребёнку…

И чудо состоялось. После религиозного обряда состояние больного резко улучшилось и он выжил. По-видимому, мольба матери и слова священника были услышаны Богом и он совершил чудо, а иначе это исцеление по-иному просто не назовёшь.

Как и требовалось ожидать, это событие имело своё продолжение. В больнице нашёлся коммунист – ревностный хранитель Устава КПСС, и сразу же сообщил об инциденте в райком партии. И уже на следующий день состоялось общее партийное собрание района.

Открывая собрание, первый секретарь райкома КПСС заявил:

– В нашей партийной организации района произошло чрезвычайное негативное событие!

Все члены КПСС замерли. Выждав паузу, он вдруг обратился ко мне:

– Зачем ты это сделал?! Зачем нарушил Устав?!

– А что именно? – спросил я.

– Не прикидывайся дурачком! – стал наваливаться он на меня.

– И всё-таки!

– Зачем разрешил попу посетить инфекционное отделение!

– Совесть не позволяла поступить иначе!

– Какая это ещё совесть! У коммуниста совесть – это Устав КПСС! А его надо свято соблюдать!

– Вот вы сами сказали слово «свято», а ребёнку мог помочь только священник! Не мог я поступить иначе! Не мог отказать матери в спасении сына!

– Лечить надо было лучше, а не способствовать шарлатанству!

– Педиатры старались, но у них не получалось!

– Значит, плохие они специалисты!

– Возможно, но других в районе нет!

– Надо было больного отправить в краевую больницу!

– Он был нетранспортабелен!

– Это не даёт тебе права нарушать Устав!

– Говорю же, что совесть не позволяла поступить иначе!

– Вижу, тебя не переубедить!

Он заклеймил меня позором в религиозном «маразме» и даже обозвал баптистом. А на мои же слова «Но ребёнок выжил, а должен был умереть!» рывком поднялся из стола и заявил:

– Лучше бы он умер, чем сейчас наша партийная организация в твоём лице терпит такой позор!

– Как умер?! – прошептал я и замер, увидев бешено злобное выражение лица этого партийного вождя района.

Все члены райкома и секретари первичных партийных организаций замерли. В зале воцарилась гробовая тишины. Кто-то опустил голову, а кто-то с гневом уставился на меня. Третий же секретарь демонстративно отвернул голову. Это меня сильно удивило, так как совсем недавно я весьма успешно вылечил его, о чём будет написано ниже. По-видимому, для него нарушение Устава было сродни несоблюдению «Заповедей» для служителя культа.

Все понимали, что в отношении меня грядут репрессии. И они в дальнейшем начались.

Более двух часов продолжалось это иезуитское собрание. Первый секретарь добивался от меня, чтобы я признал свою вину, а я упорно сопротивлялся. Сломать меня через колено ему никак не удавалось. Все его заместители, то есть второй и третий секретари, с укоризной смотрели на меня, как бы призывая смириться и признать свою вину, но честь и совесть, а эти слова были написаны на партийном билете, не позволяли мне совершить эту трусость.

– На моём партийном билете написано: «КПСС – ум, честь и совесть нашей эпохи» – и этим я всегда руководствуюсь в жизни, а значит, поступил правильно, спасая жизнь этому ребёнку!

– Вижу, ты упёртый оппортунист! Тебя надо гнать из партии! – заявил он.