Ркаил Зайдуллин - Меч Тенгри (сборник)

Шакур встал и направился к двери. На пороге обернулся и сказал, как застонал:

– Я тебя никогда не забуду.

Махнул рукой и вышел. Как только Шакур вышел, она подошла к зеркалу, примерила на себя ткань, причесала волосы. Мы не дыша следили за ней. Уже стихли шаги Шакура-абзый.

Женщина вдруг громко засмеялась. В её смехе чувствовалось какое-то торжество, даже толика злорадства. На нас словно холодом повеяло. Не помня себя, кинулись мы бежать восвояси.

Немного отдышавшись, я удивился:

– Неужели Шакур-абзый любит эту ведьму?

Хайруш шмыгнул носом:

– Здесь явно что-то неладно. Шакур запросто так даже кучку соломы не поворошит.

Причём здесь солома? И где здесь неладно? Мы же собственными глазами видели, как Шакур-абзый объяснялся ей в любви. Ну да, и слышали всё. Конечно…

На другой день мы только и думали об этом. Шакур абзый открылся перед нами с совершенно неожиданной стороны. Сказать другому, не поверит.

– Здесь какая-то тайна, – заявил Хайруш, привыкший думать основательно.

С наступлением темноты, как было договорено, мы снова пошли в нижнюю часть села. История шакуровской любви затмила даже трагическую гибель прекрасного ахалтекинца. Ладно – мы. Но как мог Шакур-абзый так быстро забыть смерть своего любимого скакуна? Тем более, что говорят, будто эта зазноба-ведьмовка и погубила скакуна. Мы снова прильнули к подслеповатому оконцу отверженной избушки.

Женщина… Она стояла перед зеркалом и что-то напевала вполголоса. На ней струилось алым цветом роскошное шёлковое платье.

И тут что-то случилось – лицо женщины исказилось какой-то мукой, руки безвольно повисли, и она упала на пол в конвульсиях. Потом затихла. Изо рта выступила кровь, будто кусочек ярко-красного шёлка.

От страха мы онемели, а опомнившись, побежали к мулле Аптерахману.

На другой день несколько стариков понесли умершую женщину на кладбище. На отпевании покойной Шакура-абзый не было…

2002

Когда я оказался в райцентре, дождь, всё ещё не желая сдаваться, посыпал землю мелкими, холодными капельками. Надо же, так не везёт! За поворотом, оставляя за собой клубы сизого дыма, скрылся последний автобус, который проходит через нашу деревню. «Чёрт возьми!» – сплюнул я на землю. Эти слова срываются с моего языка, когда я особенно раздосадован. Стараясь ступать по траве, я направился в сторону асфальтовой дороги. Пойду пешком – кто знает, может, подберёт какая-нибудь попутка…

Не успел прошагать и пяти минут, как позади замаячила серебристая машина. «Отойду-ка в сторону, новые хозяева жизни не станут уговаривать – окатят грязью, мало не покажется!» – с этими мыслями я отступил назад и без всякой надежды поднял руку.

Смотри-ка, остановился…

За чернотой тонированных стёкол не разберёшь, кто там внутри. Открыл… и на тебе: Камиль – друг детства! Точно он, но каков гусь! Скажешь, большой кабинетный начальник. Нехотя кивнув, махнул рукой, мол, садись! Бросил взгляд на мои мокрые ботинки – не запачкают ли они салон?

– Домой? – первым завёл он разговор.

Про Камиля говорили, что работает на бензозаправке, что поймал за хвост птицу удачи, катается как сыр в масле. Завидуют люди, конечно. Разве могут у нас искренне радоваться чужому счастью? Могут, наверное. Есть такие чудаки. Только я их не встречал…

Камиль вновь пронзил меня взглядом.

– Чё не на машине?

Только хотел сказать, что машины у меня не было и в помине, как Камиль сказал:

– Да, бензин нынче дорог. – И непроизвольно облизнул губы.

Видать, не бросил он эту свою детскую привычку. Да надо ли? Сейчас она ему даже к лицу. А что скажешь против хозяина такой крутой тачки? Даже если он языком будет облизывать не губы, а собственные уши, скажешь «молодец!» и всё.

– Машина у тебя классная! – продолжил я беседу.

Этот комплимент должен был ему понравиться – уж я-то его знаю! И в самом деле, Камиль широко заулыбался, его глаза счастливо засияли.

– Ещё бы не классная… Купил у одного мужика, который привёз её из самой Америки. В Москве, через знакомых. Как тебе?

– Супер!

– Видел тебя по телеку как-то. Кажется, в воскресенье. В другие дни смотреть нету времени. И часто светишься в ящике? В тот раз, кажись, был в белой куртке.

– Не часто, – отозвался я и добавил: – Когда случайный ветер занесёт.

Долго ехали молча. Через некоторое время Камиль вновь завёл разговор:

– А твоя – иномарка?

– Что?

– Машина твоя, говорю, иномарка, что ли?

– У меня нет машины…

– Что? – Камиль посмотрел на меня с недоверием. – Не ври… Как так: писатель, и нет машины? По телевизору тебя показывают. Ладно я, даже родственники в Канаше тебя видели. Голос, говорят, у него точь-в-точь отцовский. Не врут… Отец твой нашим учителем был. Что уж преподавал? Географию, кажется?

– Да…

– Что думаешь о Саддаме Хусейне?

Я пожал плечами.

– Ничего не думаю.

– Хитрец мужик… Как думаешь, расстреляют?

– Не знаю…

– Всё равно в тюрьме замочат. Как Салмана Радуева.

– Такие не умирают своей смертью, – сказал я глубокомысленно. В подобных случаях стараешься как-то поддержать беседу…

– А тот, которого арестовали, интересно, он не двойник его? Про Гитлера вон говорят, что живёт в своё удовольствие в Америке…

– До сих пор?

– Такие живут долго. Если бы Берия не прихлопнул Сталина, до сих пор бы житья от него не было. Помощнички-то его чуть ли не до ста лет дожили.

– Телевизор много смотришь. Хотя и говоришь, что времени не хватает, – заулыбался я.

Телевизор! Чёртов ящик! Вот чему должна быть «благодарна» татарская нация. Старухи, которым надо думать о намазе, распустив слюни, радуются бестолковым сериалам. Кафиры не поклоняются так своим иконам, как мы поклоняемся телевизору.

Машина резко затормозила. Обиделся, что ли, Камиль? Чем чёрт не шутит – оставит здесь и уедет. Видно, что стал он совсем другим человеком – по неторопливым и ленивым движениям пальцев видно.

– Слышал, что Самигулла погиб?

– Какой Самигулла?

– В классе у нас был только один Самигулла…

– Да…

Вот так бывает. Услышишь нежданную весть о смерти знакомого человека, и верить не хочется. Хотя с годами начинаешь привыкать к уходу близких… А смерть кого-то чужого, со стороны, вообще не вызывает никаких чувств. Что сказать? Стоишь на краю могилы знакомого, и пронзает тебя мысль: «А долго ли ты ещё будешь топтаться на этой земле?» Душа вздрагивает, но вскоре забываешь об этом. Захватывает жизненная суета… нацепляешь на лицо маску, бежишь туда, сюда… врёшь, сам обманываешься. Один раз выигрываешь, десять раз проигрываешь. И выясняется в конце концов, что главный проигрыш – это наша жизнь.

Так мы живём, так существуем. Бессмысленно, бестолково. Не знаем ближнего своего, не знаем, не ценим самих себя. Поняв, что ходим по замкнутому кругу, говорим – мы боремся! Боремся… с кем, за что? И рано или поздно этот порочный круг разрывается…