Анатолий Агарков - Хождение в пятую власть

Признаться, чувствовал себя ужасно глупо – пялиться на ладонь ее холеной руки, стараясь выгнать из головы, назойливо вертящиеся слова «чушь собачья». Слова не желали уйти – тем более, Акулич то и дело хихикал, а Селезнева презрительно фыркала.

– Ты что-нибудь видишь? – спросила Галкина меня после минут пяти глазения.

– Да, вижу, – ответил я. – Вас в белом платье. Наверное, скоро будет свадьба.

Кто слышал, прыснули.

Я кротко попросил:

– Пожалуйста, не мешайте – вы нарушаете вибрацию пространства ясновидения.

Секретарша вырвала свою руку, в глазах ее полыхнул гнев:

– Я замужем!

Так кто же встал первым из-за стола?

Мысли мои вновь унеслись через пространство и время, на дачу лесников.

Помнится, Лена вдруг предложила:

– А кто хочет увидеть будущее в магическом шаре?

Кварцевый шар этот на кварцевой же подставке преподнесли Селезневой на южноуральском заводе «Кристалл», и он стоял за стеклом в шкафу нашего кабинета сельхозотдела.

Все кинулись…. Да, молодежь подскочила из-за стола, чтобы в искаженном в муть пьезопространстве постичь судьбы свои.

А я сидел… Точно помню. Потом сказал:

– Последствия наших поступков всегда так сложны, так разнообразны, что предсказание будущего – невероятно трудная задача.

Поэтому Лена, когда немного улеглись страсти, проворковала:

– Уважаемый Анатолий, будьте любезны так: загляните внутрь шара… внимательно, не торопясь…. и потом скажите мне, что вы там видите.

Я склонился над «магическим» шаром и напряженно уставился на него, от души желая увидеть что-нибудь в искаженном пространстве. Но все старания были напрасны.

Молчание затягивалось.

– Ну что? – с деликатным нетерпением поинтересовалась моя наставница. – Видишь что-нибудь?

От духоты и выпитого кружилась голова. Решил притвориться:

– Вижу что-то темное… м-м-м…

– На что оно похоже? – прошептала Селезнева. – Подумай, не спеши.

А я как раз в спешке старался что-то изобрести.

– Это книга, – уверенно заявил.

– Вот как! – воскликнула Лена. – Ты пишешь стихи? Рассказы? Желаешь издать свою книгу?

– Нет, – твердо ответил, – ничего не пишу.

– Слава Богу! – Лена вздохнула. – А то я подумала…. Графоман никогда не станет настоящим журналистом – запомни!

До меня не сразу дошла абсурдность этого заявления.

Солнце уже коснулось леса, позолотив верхушки деревьев, заливая небо кровавым цветом, кладя в саду длинные черные тени.

Наверное, завтра будет ветрено, – подумал, а потом поправился, – там увидим!

Или не увидим, что тоже не исключено. Служба в погранфлоте приучила всегда быть в готовности к смерти. Во всяком случае – радоваться жизни без всякого повода.

Сделал глубокий вдох-выдох и попытался расслабиться, отогнав все мысли. Когда удалось, почувствовал: будто с меня свалился груз килограммов на пятьсот. Даже показалось, что могу летать. И должен!

Тут так некстати голос мальчишки у садовой калитки:

– Дядя Толя! Дядя Толя! К вам пришли!

Я поднялся и подошел:

– Привет, Серега! Кто пришел? Где пришел?

– За нашим забором тетка стоит – вас спрашивает.

– Хм.

Карие глазенки пацаненка блестели, мордашка лукаво сияла.

– Не врешь?

Довольно скоро выяснилось, что «тетка» – это Тома из нашей редакции, сотрудник промышленного отдела. Между прочим, замужняя дама, присутствовавшая на даче лесников вместе с супругом. Что привело ее сюда, поздним вечером, одну?

– Я хочу быть у тебя первой.

Не совсем тот ответ, что хотелось услышать.

– То есть?

– Я так полагаю: у тебя ни с кем ничего еще не было в редакции?

– Э, погоди-ка! Ты соображаешь, что говоришь?

– Надеюсь, ты – воспитанный человек и не откажешь даме.

– М-м… не слишком уверен. Ну, а как насчет того, что я люблю свою жену?

Тамара едва заметно улыбнулась, покачав головой.

– Для меня это ровным счетом ничего не значит. Я сама состою в браке и не имею ни малейшего желания разводиться. Тут другое: хочу быть у тебя первой. Когда в редакции начнут судачить, я уже буду иметь свое собственное мнение. И не стоит упрямиться….

Решимость, читавшаяся на ее лице, подтверждалась стальными нотками в голосе.

Я умудрился стереть с лица недоумение и даже выдавил подобие сочувственной улыбки.

– А как насчет – мы просто друзья?

– Я не собираюсь за тобой ухлестывать. Не нужно воздвигать против меня оборонительных рубежей – мы просто перепихнемся… и разбежались.

М-дя… похоже не удастся уклониться. К тому же, противление может испортить имидж. Так что расслабься, мальчик, и получи удовольствие.

Задумчиво покусал губу, прикидывая – куда вести даму? Наконец, решил:

– Учитывая обстоятельства…. пойдем, я познакомлю тебя с родителями.

– Ага? Ну, ладно….

Мы пошли. Внезапно Тома улыбнулась каким-то своим мыслям и покосилась на меня.

– Как ты меня представишь?

– Скажу – коллега из редакции, которой негде сегодня ночевать.

– А, понимаю! Мои предки тоже в восторге от того, где я работаю. Почему ты пошел в журналисты с инженерным дипломом? Мне это кажется неразумным.

– Райком направил.

– Ага, понятно! Потом ВПШ и долой Семисынова?

– Меня редакторское кресло не прельщает.

– Кстати, ты неплохо пишешь.

– Спасибо, Тома! Хочу тебя кое о чем попросить.

Гостья внимательно посмотрела на меня.

– Хвали почаще мои материалы – это поддержит мою уверенность. Лена Селезнева, как злобная мачеха, их только хает и правит – пытается сделать из меня Аграновского.

– Это от зависти: ты пишешь прекрасно, – напыщенно сказала Тома.

Представляя гостью родителям, как мог, старался сохранить внешнюю невозмутимость, но это плохо мне удавалось.

Отец ободряюще улыбался.

– Тома обратилась ко мне, как к другу, – уточнил.

– Да я понимаю, – кивал отец и к накрытому мамой столу достал свою фирменную настойку.

Когда за окнами потемнело, хозяин усадьбы предложил гостье:

– Спать ляжете во времянке – там сейчас не холодно и прекрасно пахнет садом.

– Я вас стеснила?

– Никаких затруднений! Напротив, ваш визит доставил нам удовольствие.

Его взгляд сделался странно пристальным. Может, ему очень хочется, чтобы она обязательно согласилась на времянку? Может, он специально устраивает, чтобы нам ничто не мешало?

– Ну, тогда – благодарю вас. С удовольствием.

Ответ оказался правильным.

Отец мой мгновенно просветлел и попросил маму сменить белье на кровати.

– Ты здесь родился? – спросила Тома, когда мы остались вдвоем.

Она обвела взглядом тесную избушку, радуясь, что нас не определи в дом.

– Отец полностью перестроил усадьбу, пока я служил.

Из единственного окна открывался прекрасный вид на сад, но сейчас задрапированный занавеской и темнотой. Мы выключили свет и разделись.