Роман Госин - Пролог. Каренина Анна

Матушка Вронского, присмотревшая ему в невесты княжну Сорокину, вместе с братом уговаривали его не ездить на похороны. Матушка ему говорила о том, что женщина, не угадавшая сердцем, в чём лежит счастье её сына, сама не имела сердца. Он никого из них не слушал, точнее – не слышал. Особенно раздражал его старший брат Александр. Это был полковник с аксельбантами, невысокого роста, такой же коренастый, как и он, но более красивый и румяный, с красным носом и пьяным, открытым лицом. Брат был женат, имел детей и содержал любовницу из танцовщиц.

Теперь Александр Вронский, известный своей пьяной, разгульной жизнью, поучал брата, говоря с ним на неприятную тему о смерти Карениной Анны и её похоронах. Точно так же он поучал его перед скачками на ипподроме, принеся письмо от матери. Раздражённый разговором, Вронский был полон чувством вины, обдумывал, как её искупить, снаряжая пулями свой карманный револьвер Марлин-32 с чеканкой на стволе и рукояткой, отделанной медвежьей костью.

Граф Алексей Кириллович Вронский готов был застрелиться на похоронах Карениной Анны и мёртвым упасть в ту же могилу. И лишь одна мысль смущала его. Это была мысль о его дочери Анне. Её светлое личико в обрамлении темноволосых кудряшек, словно живое, стояло перед ним. Не проходило и часа, чтобы он не думал о дочери. В нём шла та борьба, что обычно возникает в минуты горя у колеблющегося человека, не потерявшего способности мыслить. Это была даже не борьба – это было сражение с самим собой.

Прошло десять дней, прежде чем Каренину Анну после судебно-медицинской экспертизы и других подобных юридически-правовых процедур похоронили. Умершую не отпевали в церкви. Могилу устроили за оградой кладбища между храмами Троицы Живоначальной и Воскресения Словущего. Место находилось неподалёку от платформы станции Обираловка, близ ссыльного тракта на каторгу. По нему приговорённые шли пешком в Сибирь отбывать назначенное им судами пожизненное наказание. Столь странное название станция приобрела в связи с тем, что местное население обирало ссыльных на этом месте, оставляя их без еды, а порой и без обуви до следующего перехода на тракте.

В день похорон земля на территории и вокруг кладбища ещё не просохла после очередного грозового ливня и раскисла. Большие лужи казались озёрами и прудами, местами переходящими в болота. Стены храмов были в подтёках, лики святых на них плакали. Между тем какие-то люди перебегали раскисший тракт, спеша к станции. Они с трудом вытягивали из липкой глины галоши, а порой и сапоги вместе с ними. Люди весело переговаривались.

Согнутая тень человека проскользнула над простым некрашеным гробом Карениной, привезённым из железнодорожной казармы. Послышались звуки молотка, забивающего в его крышку гвозди. В ту же минуту Каренин узнал лицо графа Вронского. Приложив руку к козырьку своей фуражки с кокардой, тот слегка поклонился ему. Его открытая красная шея, загорелые кисти рук, бледное лицо с синими кругами под покрасневшими глазами, несмотря на глубокое горе, отражавшееся в них, только подчёркивали его мужскую силу. Каренин довольно долго вглядывался в лицо Вронского, ничего не отвечая, и, несмотря на мешавшую ему тень могильщика, закрывающую обзор, видел выражение глаз Вронского – а может, ему это только казалось.

«А! Мы знакомы, кажется», – равнодушно-унылым тоном сказал Алексей Александрович Каренин, не подавая руки Вронскому. В застёгнутом на все пуговицы форменном мундире чиновника первого класса он поближе притулился к плечу своего «самовара». Его била мелкая дрожь, и он чувствовал озноб.

«Самоваром» Каренин называл знаменитую графиню Лидию Ивановну за то, что она всегда и обо всём волновалась, горячась. Хотя присущей многим женщинам в их интимной жизни страстной горячности в ней было столько же, сколько в ледяной статуе. Другая болезненная горячая страсть владела ей. Её нездорово-жёлтый цвет лица и задумчивые чёрные глаза делали графиню значительно старше своего возраста. В связи с этим Каренин воспринимал её суждения и советы как человека умудрённого не только светским, но общим человеческим опытом. Она со страстью вампиров, способных, как чёрные дыры, поглощать жизненные силы людей слабых и безвольных, имела над Карениным незримую власть. Он привык жить только по протоколу, по этикету, по правилам. А когда правила оказались нарушенными, ощутил беспомощность перед жизнью. Скорее всего, именно поэтому графиня и прибрала его к рукам, самостоятельно решив его семейные коллизии, приведшие к кладбищу, на котором могильщики под надзором полицейского урядника вырыли могилу и опустили туда гроб его жены. Графиня Лидия Ивановна и Алексей Александрович Каренин вместе подошли к ней и бросили вниз два кома слипшейся глины. Раздался шлепок упавшей липкой грязи.

Вронский смотрел на них. Курок револьвера был взведён. Граф вынул его из кармана и направил на нагнувшуюся к гробу графиню Лидию Ивановну. Каренин, держа её под руку, смотрел вниз на гроб. Все стоящие вокруг могилы, затаив дыхание, глядели на вытянутую руку Вронского с зажатым в ладони револьвером. Граф Вронский отвёл ствол в сторону, выстрелив в кучу глины, лежавшую рядом с могилой. Затем он резко повернулся спиной к ней, перепрыгнул через приготовленный деревянный крест и быстро, не разбирая дороги, ушёл, меся сапогами кладбищенскую красную глину. Баронесса Шильтон, приподнимая подол, побежала в ту же сторону.

От звука выстрела Каренин вздрогнул и чуть было не упал в могилу. Графиня Лидия Ивановна его удержала. Кити Щербацкая закрыла рот двумя руками, зрачки её расширились в ужасе. Кадык князя Степана Аркадьевича Облонского нервно задвигался. Его жена Долли побледнела. Левин зажал свою бороду в кулак. Двоюродная сестра Вронского, княгиня Бетси Тверская, подняла чёрную вуаль, с интересом глядя на его удаляющуюся фигуру. Любовник княгини, Тушкевич, искоса посмотрел на неё. Свияжский, которому что-то всегда требовалось от Вронского, и княжна Варвара Облонская, нахлебница своих богатых родственников, с удивлением подняли вверх брови. «Браво! Вронский!» – закричал Петрицкий, стоя у могилы. Ротмистр Камеровский в полной форме, вероятно, со службы, заглянул в могилу, – где там гроб? Князь Яшвин, самый близкий приятель Вронского, смотрел на урядника точно так, как ещё недавно смотрел на Каренину, сидя с ней в ложе театра. Толстый полицейский урядник, вытащив свою шашку из ножен, стал ею очищать сапоги, глядя на них поверх своих пышных рыжих усов. Он пытался сбросить глину с сапог в могилу. Остальные бросили туда свои порции.

После похорон по узкой тропе все эти люди вереницей возвращались к своим ежедневным делам. Впереди всех шёл родной брат Карениной, князь Степан Аркадьевич (Стива) Облонский, со своей женой Долли и с сыном. Кити и Константин Левин шли за ними, потом Бетси Тверская со своим толстяком мужем, затем Алексей Александрович Каренин и графиня Лидия Ивановна.