Александр Шойхет - Легенда о лесорубе. Современные еврейские сказки и истории

– Здрассьте, Зоя Ванна! Никак нет… Ну, как же? На моих ровно девять. На ваших две минуты десятого? Ну, раз на ваших, тогда конечно. Где уж нам с Вами спорить…Ну, влепите выговор, и дело с концом! А я без иронии, как можно!..

– Здрассьте, Василий Лексеич! Да, застукала, швабра… Две минуты, подумаешь. Не переживайте, шеф! Ну, премии лишат. Да премия – тьфу! Одно название. А первого места нам и так не видать. Ну и хрен с ней! Что у нас сегодня? А-а, Верочка заболела? Грипп? Ясно… Анна Васильна придет попозже? Ребенка в садик? Понятно. А что с камерой? Опять? Вчера ж чинили! В техобслуживание звонили? А Соколов что сказал? Не может сегодня? А завтра? Да, он никогда не может! План горит? А где Малыш? Малыш, пойдем камеру чинить. Мастер не приедет. А так! У господина Соколова поважней дела. Пойдем… У нас квартальный план горит… Да, не боись, справимся. Не боги горшки лепят… Ну, стукнет пару раз…Откачаем, не волнуйся! Да, шучу я, шучу. Я сам туда полезу, а ты страхуй, на случай чего… Я же все-таки инженер, зарплата на целый тридцатник поболее твоей. За риск. Ну, давай! Ничего, в армии будет хуже, так что готовься. Крышку держи! Ну, я полез, а ты поглядывай…

…Как медленно тянется день. Хорошо еще, что на улице царит некоторое оживление, гуляют старушки с собачками, бегают маленькие двуногие, а вон медленно, тесно обнявшись, проходит пара двуногих постарше, он обнимает ее, и вот, когда я вижу такую пару, я почему-то всегда думаю о Хозяине, и мне становится обидно за него. Разве он хуже других двуногих? Но он никогда не ходит вот так, нежно обняв подругу. И ни одна из тех, кто был в нашем с Хозяином жилище, не прижималась к нему на улице, а так… на расстоянии, как будто стеснялись чего-то. Они стали появляться вскоре после того, как я появился на свете, Хозяин расстался с той раздражительной женщиной и с Игорем, и мы с ним переехали в этот высокий холодный дом на берегу большой реки.

Я помню это время, помню, как мы ехали с Хозяином в трясущейся большой машине, которая называется «грузовик», и грубые, чужие, плохо пахнущие двуногие пускали едкий дым мне в нос, а потом тряска прекратилась, и двуногие вместе с Хозяином таскали большие деревянные коробки и длинный упругий лежак, и тяжелую металлическую коробку, куда Хозяин кладет еду, и много приятно пахнущих краской и еще чем-то разноцветных, связанных вместе листов бумаги, покрытых странными значками, – эти предметы Хозяин называет «книгами», и еще много никчемных предметов, без которых люди почему-то не могут обойтись. А потом эти громко кричавшие вонючие двуногие исчезли, но Хозяин еще долго таскал, передвигал, раскладывал все эти вещи, мыл холодный скользкий пол нового жилища, выносил на улицу какие-то грязные палки, куски красных камней и тяжелые серые ошметки, напоминавшие собачий кал… А когда все кончилось и за огромным окном стало совсем черно, Хозяин вдруг сел в кресло, задышал громко и тяжело (тогда я и услышал впервые этот свист), открыл окно и, сидя в кресле шумно втягивал холодный воздух открытым ртом. Мне стало страшно, потому что я впервые увидел Хозяина таким! Я прыгнул к нему на колени и старался утешить, как умел, но в ту пору я был слишком юн и не понимал, что людям не всегда помогает наше мурлыканье. Люди не любят назойливого проявления любви. По крайней мере, мой Хозяин не из таких…

Но прошло время и в наше холодное голое жилище стали приходить они, эти шумные, веселые и ароматные создания, вносившие дух беспокойства в наш с Хозяином мир. Они приходили, такие все разные, высокие и маленькие, светлые и темные, пахнущие разными духами. Они старались понравиться Хозяину и поэтому ласкали меня (особенно старалась одна толстая блондинка, как вспомню ее – «Ах, ты мой Блохастенький!», так до сих пор передергивает). Все они садились за наш кухонный стол и восхищались тем, как Хозяин готовит мясо или жареную картошку с яйцом, натурально пожирали эти лакомства, не забывая угощать и меня, и за столом было весело, а потом они пили эту отвратительно пахнущую жидкость, от коей людям становится совсем весело и они становятся похожи на нас, четвероногих и хвостатых.

А потом они оставались у Хозяина на всю ночь, и это было самое скверное. Нет, я не осуждаю Хозяина, ведь он был так одинок, а я в то время уже стал понимать, что не в силах разбить ту звенящую пустоту, которая заставляет людей искать себе подобных. Но когда Хозяин в очередной раз выставлял меня в коридор, на пушистую подстилку, я задавал ему один и тот же горестный вопрос – зачем тебе это, Хозяин? Ну, зачем тебе она, эта скользкая красивая змея, с хорошо спрятанными ядовитыми зубами? Или эта сытая похотливая хрюшка? Или вот эта, похожая на статую из белого камня, что на твоем столе? Или эта, вылитая красавица с обложки журнала, она же так и хочет вцепиться в тебя, как в кусок мяса! Неужели ты ничего не видишь? А для той, что живет на третьем этаже, похожей на кудрявую болонку, ты просто подушка, в которую ей хочется зарыться, когда рядом нет никого, более подходящего. Но Хозяин меня не понимал, а я не мог ему объяснить так, чтобы до него дошло. Ведь все мои горькие и гневные речи звучали для него только, как «мурр-мяу» или «мрр-мии», хотя этими, с точки зрения людей, примитивными сочетаниями звуков можно выразить так много…

Итак, они уединялись, и за закрытой дверью происходило черт знает что, хотя в ту пору я был еще совсем юн, не был знаком с Муркой и, конечно, не осмысливал происходящего. Но, когда на следующее утро Хозяин вылетал в ванну со своим «физкульт – ура!», а из комнаты появлялось изрядно потрепанное и помятое длинноволосое создание, тогда я вмиг понимал, чувствовал, что все этоненадолго, и безумно радовался, нет, мой Хозяин не даст себя обмануть!

И действительно, они уходили, исчезали из нашей жизни, и наши вечера текли спокойной чередой и, несмотря на холод, проникавший сквозь тонкие стены жилища, несмотря на гнусный дождь, хлеставший в окно, нам с Хозяином было хорошо. Обычно он сидел на лежанке, завернувшись в дополнительную шкуру, и читал мне вслух разноцветные книги и я, прижимаясь к хозяйскому боку (а что ни говори, дополнительная шкура – замечательная вещь!) внимательно бегал глазами по страницам, стараясь понять смысл черных значков и одновременно запомнить то, что читал мне Хозяин. Благодаря таким вечерам я теперь знаю и понимаю многие вещи, оставшиеся недоступными для многих моих собратьев. Я был счастлив, но все же не настолько глуп, чтобы не замечать той тайной, постоянной грусти, поселившейся в Хозяине. Иногда он не читал по вечерам, а сидел молча, уставившись в пространство, бормотал что-то. Какие-то обрывки фраз, непонятные мне. Иногда смеялся чему-то, нехорошо так смеялся, недобро. А однажды, придя домой поздно, рухнул как был, в верхней одежде, на лежанку и задергался, затрясся все телом, и я, уже знавший к тому времени, чтоэто значит, терся об него и спрашивал: «Что случилось с тобой в том огромном и странном мире, от которого ты меня заботливо оберегаешь? Может быть, тебя обидела та недобрая женщина, мать самого замечательного малыша на свете? Или избили грубые, вонючие двуногие, вроде тех, кто привез нас сюда?»