Коллектив авторов - От Сайгона до Треугольника (сборник)

Пластилин оказался податлив, и мы, ворча на незапланированный субботник, довольно шустро перемещались от одного кентаврова межножья к другому, когда зазвонил в коридоре телефон. Это был мой шеф. Хотел знать, а не на работе ли я, и если нет, то почему. Ответа «потому что выходной» шеф категорически не принимал.

Ах, если б только к телефону подошла велеречиво-изысканная Эльза Павловна, – у меня были бы шансы войти в историю, как человека, который в выходной день, например, совершенно безвозмездно возвращает городу его культурное наследие (картина углем: «Митьки показывают губернатору Санкт-Петербурга Янтарную комнату»)… Увы, Эльза Павловна держала стремянку.

– Ну так что? – допытывался настырный шеф. – Что она там такое делает, что даже к телефону подойти не может?

– Яйца кентаврам отрывает, – пояснил простодушный дядя Коля.

Надо сказать, шеф после этого зарекся любопытствовать по телефону. Не потому, что смущался, его смутить невозможно, – а потому, что высшего градуса уже достиг и понижать не хотел. А если кто донимал вопросами в рабочее время, типа, куда это ваш литред запропастился, вынь да положь, здесь и сейчас, – отвечал невозмутимо: «Не волнуйтесь, подождите. Придет. Вот только яйца кентаврам оторвет – и придет».

Когда деревья были большими, я жила в огромном сером доме на берегу канала Грибоедова. И мои интернациональные друзья – а нашему двору по разнарядке досталось крепить дружбу с социалистической Германией – присылали письма по адресу: Ленинград, набережная имени Канала Грибоедова, дом 150. Канал грустил, канал скучал, и водку пил со дна, и вот однажды написал он «Горе от ума» . И осенью здесь пахло прелыми листьями, а зимой – новогодней елкой, а весной – талыми собачьими какашками, а летом – пивом, квасом и тополями, – и это было самое красивое место на Земле.

Здесь расположились десятки коммунальных квартир – общежитие Ленинградского Адмиралтейского Завода. Дальше за домом канал упирался в Фонтанку, и в то самое место, откуда заводские корабли сходили по промасленным рельсам в залив, на первый тренировочный круг. Меня брали иногда смотреть, как корабли спускают на воду, и ничего красивее и торжественнее этого зрелища я не видела. Да и сейчас трудно припомнить что-нибудь красивее корабля – разве что птица?

Запомнился больше всего спуск на воду корабля «Алексей Чуев». В честь новатора промышленного производства, бригадира токарей Балтийского судостроительного, дважды героя Соцтруда. И вот, октябрьским солнечным утром население нашего дома, разинув рты от счастья, глядело, как Чуев сходит на воду, а тем же октябрьским промозглым вечером старшее поколение, прихватив семиструнку, стулья и стаканы, оставило младших на дежурстве в квартире – дуться в подкидного с соседями, рассказывать страшные истории и делать уроки – а кто сказал, что жизнь справедлива?

В соседях у меня ходили братья Кашеваровы, Игорь и Валерка (Каша-младший и Каша-старший), вреднючий плакса Костик и рыжая Ленка. Выше этажом жили хулиганы – братья Филатовы, а наверху – признанный король адмиралтейских Сашка Терещенко, по кличке Щука. Я в этой компании была самая мелкая, но на полках у родителей (а если поставить стул на стол, то можно запросто дотянуться) стояли сочинения Гофмана и Эдгара По, и когда до меня дошла очередь рассказывать, Костик подозрительно захлюпал, Ленка поежилась, а Каша-младший вспомнил, что у Филатовых задание забыл. По математике. А сделать его надо прямо сейчас. То-то же. Маска Красной смерти и Песочный человек – это вам не какая-нибудь дурацкая красная роза в черной комнате. Каша-старший, подумав немного, отправился искать братишку. Ну да, он же заблудится. Целых два лестничных пролета.

– По-моему, они просто струсили, – сказала Ленка, когда мы остались одни, и на всякий случай отодвинулась подальше от кашиного дивана, на котором подозрительно оттопыривалась плюшевая бахрома, как щупальца Морского дьявола (да, кстати, Беляев у нас полкой ниже стоял).

– Пойдем, посмотрим, куда они все делись? – предложила я, аккуратно обогнув дьявольские козни и постаравшись не зацепиться за занавеску, откуда в темноте нехорошим смехом шелестел Песочный человек. Ленка, стуча зубами, дожидалась меня в коридоре.

– На ихнюю истерику шагнем широким строем, Колумб открыл Америку, а мы ее закроем, – забухтела я для бодрости, и мы выдвинулись на лестницу.

Дверь в квартиру Филатовых была приоткрыта. На самом деле, ерунда, в наших коммуналках никогда внешнюю дверь не запирали, а если и запирали, то все всегда знали, в какой дерматиновой дырке искать ключ. Мы осторожно просунулись внутрь. Никого.

– Гляди! – Ленка ткнула пальцем в потолок. Там было на что посмотреть: в потолке была самая настоящая дыра. Маленькая, между перекладинами. – Как думаешь, она вчера была?

– Нет. Я думаю, это окно в другой мир.

– Открывается раз в столетие, и всех за собой утаскивает.

– Ну и зачем им Костик с Кашей понадобились? – практично поинтересовалась я.

– Завидно?

– Ни капельки. И вообще, знаешь, Ленка, я не удивлюсь, если это окно не туда, а оттуда. Ну да, открывается раз в столетие, и оттуда к нам приходят всякие существа.

– Как?

– Ну… так… вниз ногами. И ходят среди нас, неузнанные. В Красной маске и штанах из песка.

– Перестань, а то как двину! – Ой, жуть!

В этот самый момент из дыры свесились ноги. Длинные, тощие, перемазанные глиной брючины.

– Это он! – завопила Ленка. – Песочный человек пришел за нами! – и драпанула вниз по лестнице. Я завопила из солидарности, не бросать же друга в беде, и ломанулась за ней. В кашиной комнате мы немного отдышались и спрятались за диван, тот самый, с красными щупальцами. Сейчас они на щупальца вовсе не были похожи, и вообще – любые книжные страшилки, скажу я вам, это настоящая ерунда по сравнению с парой тянущихся из потустороннего мира ног, перепачканных глиной сотворения мира.

– Это ты накаркала, – обозлилась Ленка. – Что мне теперь родители скажут, когда узнают, что мы Песочника вызвали?

О родителях я как-то не подумала. Да, пожалуй, за такой факт, как общение с привидениями, можно было полвоскресенья в углу простоять.

– Тихо! Слышишь?

Шаги заскрипели по коридору, быстрые, торопливые, но какие-то крадущиеся при этом. Легкие шаги. Прямо к нашей двери. Закрытый замок начал медленно поворачиваться.

Как от нашего визга не вылетели стекла, до сих пор не понимаю. И взрослые от своих пиршественных кубков, на первом этаже, так и не оторвались. Им хоть Воланда бал над головой устраивай, не почешутся. А нас с Ленкой едва кондратий не хватил в тот вечер.