Максим Лапшин - Открытая позиция. Роман с картинками

Когда заезжали его вечно спешащие куда-то родители, за стол усаживался только отец, худощавый ирландец с ироничным взглядом, а рослая мать тяжелой поступью преследовала сына по всему дому и монотонно бубнила что-то на ходу. Независимо от содержания ее рассказа – было ли это повествование о недавней поездке на Бали или дело касалось забастовок в лондонском метро – тон ее речи никогда не менялся, всякий раз это был один и тот же занудный, назойливый, приставучий бубнеж.

Отец лукаво подмигивал невестке, что означало – сегодня за рулем супруга, можно отпустить тормоза. Анна приносила из кухни бутылку вина и пару пузатых бокалов. Пока мать с сыном наподобие паровозика с одним-единственным вагоном шествовали по дому, за столом в гостиной проходила молчаливая дегустация вина. В бутылке оставалось не больше трети, когда по лестнице со второго этажа с шумом скатывалась мать и, встав на пороге комнаты, объявляла мужу, что они жутко опаздывают. При этом никогда не говорилось, куда именно они опаздывали.

На прощанье она заглядывала Анне в глаза. Что она тем самым хотела сказать? Выражала мучительное несогласие с тем, что сын остается наедине с чужой непонятной женщиной? Едва ли. Ничего кроме высокомерия Анна в ее взгляде обычно не замечала.

После отъезда родителей она находила Стивена в маленьком дворике за домом. Он сидел на садовом стуле, обхватив голову руками. Анна подходила и гладила Стивена по голове. При этом не испытывала к нему ни нежности, ни сочувствия.

Из всех вещей в гостиной ей нравились только лампа с бумажным абажуром и круглый стол. Они были единственными предметами интерьера, которые появились при ней. Лампу она купила на уютном рыночке в Гринвич-Виллидж, а стол появился после совместного пролистывания мебельного каталога. Стивену приглянулся тяжелый, зеленовато-коричневый гигант из дуба, под стать викторианскому уроду в углу, а Анна настояла на современной модели из серого стекла и алюминиевых трубок, к которой замечательно подошли узкие стулья с высокими спинками. То, что стулья по большей части оказывались не заняты, огорчало ее только поначалу. Со временем она научилась мысленно усаживать на пустые места всех, кого ей недоставало. Чаще других ими были мать и брат, которые по-прежнему жили в России и ни разу не приезжали к ней в Лондон. Честно сказать, она и не была заинтересована в их появлении. Мать с братом олицетворяли тот мир, с которым она не хотела иметь ничего общего. Мосты не были сожжены: раз в месяц она звонила домой, раз в год летала на родину, но это были именно гостевые поездки – никакого трепета или ностальгии во время таких визитов Анна не испытывала. Скорее наоборот – заснеженные улицы, укутанные в сто одежек прохожие, унылые обшарпанные здания и грубая толкотня в транспорте заставляли ее нервно вздрагивать и припоминать, на какое число у нее взят обратный билет.

Стивену, который до свадьбы рвался познакомиться с будущими родственниками, было категорически заявлено: «В России тебе делать нечего». Хорошо, что среди лондонских знакомых не было никого, кто посетил бы Москву или Питер, – в этом случае Анне пришлось бы сдерживать куда более сильный натиск. Все иностранцы, побывавшие в России, попадали под сильное, труднообъяснимое влияние двух главных городов ее отчизны. Со Стивеном все ограничилось тем, что из первой поездки Анна привезла ему матрешку и диск группы «Лесоповал». Матрешка Стивену очень понравилась, и он три раза подряд произвел ее полную разборку-сборку, а затем поставил на почетное место между расписными блюдцами в викторианском шкафу. К прослушиванию русской музыки хоть и отнесся с энтузиазмом, но быстро увял. Зайдя как-то в гостиную, Анна увидела, что рядом с магнитолой лежит альбом Джо Кокера, а «Лесоповал» аккуратно отодвинут в сторону.

Несколько раз Стивен настойчиво требовал, чтобы родные Анны приехали погостить в Лондон. Он разворачивал на столе карту с туристическими маршрутами Хайленд и, водя пальцем по синим стрелочкам, разглагольствовал, как интересно можно провести время, переезжая по красивым окрестностям от одной винокурни к другой. Лучшей подсказки Анне не требовалось. Она нахмурила брови и призналась Стивену, что ее брат алкоголик. Соседство с такими достопримечательностями, как винокурни Хайленд, магазины дьюти-фри, а также расположенный в двух шагах от дома паб «Пиг энд Вистл» мигом приведут его в больничную палату в состоянии белой горячки. Не знает ли случайно Стивен, во что обойдется лечение упившегося братца в одной из лондонских клиник? Говорят, в Англии эта процедура стоит недешево.

Стивен, разумеется, не знал и знать не хотел. С тех пор он ограничивался лишь тем, что передавал через Анну приветы ее матери и вскользь интересовался, какая в России погода. Вопрос о погоде вызывал у Анны вспышку веселья. О причине она не распространялась, а просто отвечала «холодно» или «идет снег». Однажды ради интереса ляпнула про снег в середине июля. Стивен равнодушно мотнул головой и полез в холодильник за пивом. Так Анна стала занавесом, непроницаемым и неподъемным, между лондонской жизнью ее английского мужа и непонятной далекой землей, где по бескрайним просторам круглый год метет вьюга, пляшет на ярмарке медведь и однозвучно гремит в степи колокольчик.

Реже на стульях оказывался кто-то из ее бывших. До момента знакомства со Стивеном она хорошо погуляла. Не всегда это было в удовольствие, хватало и слез, и обманутых надежд, но счастливой особенностью Анны было умение извлекать колоссальный опыт из неудач. Учиться на чужих ошибках она не стремилась, ей хотелось как можно больше испытать самой, но дважды заходить в дверь, за которой поселились проблемы, она избегала. Благодаря ее привлекательной внешности от соблазнов не было отбоя. Распрощавшись с девственностью по любви, она какое-то время находилась под впечатлением от первого чувства, а затем принялась раздвигать рамки дозволенного. Пока ее избранник, симпатичный чернявый юноша, старше ее на пять лет, демонстрировал многообразие своих переживаний – дикую ревность, вкрадчивую нежность, уязвленную гордость – она сосредоточилась на соблазне. В городе, где проживало много симпатичных девушек, ей удалось оказаться вне конкуренции. Ее лицо с восточными чертами и природная пластика, которая развилась у нее еще в детстве во время занятий танцами, действовали безотказно на всех мужчин без исключения. Глядя на нее, скрюченные старики распрямлялись, а мальчики останавливались и замирали, как околдованные. У всех промежуточных возрастов развязывался язык. Тут уж каждый старался как мог: кто сыпал сентиментальными комплиментами, кто делал сальные предложения. Ей нравилось и то и другое, потому что за словами она видела главное – свой успех и свою силу.