Ольга Кучкина - Русский вагон. Роман

Свойство, каким я был наделен, или состояние, в какое входил бессознательно, даровано мне было даром. Уминая картошку с пола, я был нелогично сначала дитем, а потом братиком Мани Волконской там, где в холодной избе выскребали оловянной ложкой остатки каши из оловянной миски, хлебали из нее же пустой суп, а пролив по неуклюжести или слабости рук, отсасывали с липкой клеенки до последнего взасоса. Разница заключалась в том, что вековая грязь с клеенки не отмывалась, а пол в вагоне, покрытый качественным ламинатом, мыли с шампунем дважды в сутки, так что мы с моей Маней были в фактической безопасности, а Маня Волконская и я лизали заразу, и, если не заболевали смертельно, то исключительно из-за привычки к заразе и грязи, хотя другие-то братья и сестры перемерли.

К слову, моя Маня – выражение фигуральное.

Моей она не была и не могла быть.

Она была Ваниной.

Напевая новорожденной Мане Волконской вместо колыбельной песню Штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни, ее мать, а наша бабка вспоминала, как она, голоштанная беднота, захудалый род, боком из ссыльных декабристов, отбывавших срок в Читинском остроге, выходила замуж за подобного себе, из захудалых ссыльных, проживая в отдельной Дальневосточной Республике, со столицей сперва в Чите, потом в Верхнеудинске, будучи всей душой против братьев Меркуловых, ставленников враждебной Японии, как заклеймит их Большая Советская энциклопедия , крупных буржуазных собственников и спекулянтов, перехвативших власть у большевиков и образовавших Временное Приамурское правительство, зато всей душой за большевиков, когда те выковыряли Меркуловых из правительственных кресел, а сами в них уселись по новой. Большевики писали на кумачовых лозунгах близкое: про хлеб, про землю и фабрики, которые отныне будут в ведении народа, про сытую жизнь, которая вот-вот нагрянет, и бабка, дурочка, с такими же длинными пальцами и узким лицом, как у Мани, поверила и родила, помимо Мани, еще пятерых, и все пятеро, включая меня, последыша, перемерли, а за малыми перемерли большие, знакомые и незнакомые, ни земли, ни хлеба так и не дождавшись, и бабка тоже померла, оставив Маню в сиротах. Власть, однако, о Мане позаботилась. Как и о других трудящихся ДВР. По их просьбе ДВР присоединили к СССР, Маню наладили на учебу швеей-мотористкой, определив в общежитие, и во всю жизнь она не проронила ни слезинки, сколько бы бед на ее долю ни выпало, и выжила лишь потому, что, невзирая на все пляски смерти вокруг да около, из последних сил училась и научилась выживать. Русские женщины, спаси их, Господь, и помилуй!

Штормовые ночи Спасска, Волочаевские дни.

У нас в маршруте были и Чита, и Верхнеудинск, переименованный в Улан-Удэ, и еще около полутора сотен городов и городков заснеженной России, и названия их волновали меня до одури.

Я включил программу Google earth , на которой земной шарик смотрелся, как мячик, кликнул несколько раз мышью – мысью по древу , – мячик быстро рос и приближался, многократное увеличение показывало континенты и страны, и среди них распятую медвежью шкуру России, прошитую ниткой знаменитого Транссиба, Транссибирской магистрали, скрепляющей Европу с Азией, девять тысяч двести восемьдесят девять километров железной дороги.

Поезд, каким ехал я вместе с моими попутчиками, не был обыкновенным, в каких ездят женатые и холостяки, отставные полковники и капитаны, мелкие коммерсанты и обремененные семейством разведенки либо вдовы. Хотя маршрут был проложен не нами, мы впадали в него, как колесо впадает в колею, как металл – в изложницы, как люди – в судьбы, как литературные и исторические факты – в сочинения автора, но еще более – Автора.

Владивосток – Угольная – Уссурийск – Озерная Падь – Сибирцево – Мучная – Спасск-Дальний – Шмаковка – Ружино – Дальнереченск 1 – Губерово – Лучегорск – Бикин – Вяземская – Хабаровск 1 – Хабаровск – Ин – Биробиджан – Бира – Теплое Озеро – Биракан – Известковая – Облучье – Кундур-Хабаровский – Архара – Бурея – Завитая – Екатеринославка – Поздеевка – Возжаевка – Белогорск – Серышево – Свободный —Ледяная – Шимановская – Ушумун – Тыгда – Магдагачи – Талдан – Сковородино – Уруша – Ерофей Павлович – Амазар – Могоча – Ксеньевская – Зилово – Жирекен – Чернышевск-Забайкальск – Куэнга – Приисковая – Шилка Пасс. – Солнцевая – Карымская – Чита 2 – Чита – Хилок – Бада – Петровский Завод – Горхон – Заиграево – Улан-Удэ Пасс. – Улан-Удэ – Селенга – Тимлюй – Мысовая – Байкальск – Слюдянка 1 – Иркутск Пасс. – Иркутск – Иркутск Сорт. – Ангарск – Усолье-Сибирское – Черемхово – Залари – Зима – Куйтун – Тулун – Нижнеудинск – Алзамай – Тайшет – Юрты – Решоты – Ингашская – Иланская – Канск-Енисейский – Заозерная – Уяр – Красноярск Пасс. – Красноярск – Ачинск 1 – Боготол – Тяжин – Мариинск – Анжерская – Тайга – Юрга 1 – Юрга – Болотная – Новосибирск-Главный – Новосибирск – Чулымская – Каргат – Бар абинск – Озеро-Карачинское – Чаны – Татарская – Омск – Называевская – Мангут – Маслянская – Ишим – Ялуторовск – Тюмень – Талица – Камышлов – Богданович – Свердловск Пасс. – Первоуральск – Шали – Кунгур – Пермь – Верещагино – Кез – Балезино – Глазов – Зуевка – Киров Пасс. – Котельнич 1 – Свеча – Шабалино – Гостовская – Поназырево – Якшанга – Шарья – Мантурово – Нея – Николо-Полома – Антропово – Галич – Судиславль – Кострома Новая – Нерехта – Бурмакино – Ярославль Пасс. – Ярославль – Ростов-Ярославский – Москва – Москва Ярославская.

Не пропустите ни одной станции, раз уж вы едете со мной. Вчитайтесь, вникните в имя каждой, не откажите себе в удовольствии поиграть не только целыми словами, но и отдельными слогами, и даже буквами, поперекатывайте во рту, чтобы ощутить их соединения, их музыкальный строй, почувствуйте, как от европейских к азиатским, от русских к нерусским и потом обратно от нерусских к русским наименованиям шло, катилось, спотыкалось, падало и поднималось, кровило и зализывало кровавые раны широко забирающее вчерашнее, чтобы стать завтрашним; как не отвязывалось оно, скажем, от слога Бир, что означало татаро-монгольскую поголовную подать, дублем повторяясь в Биробиджане и Бирокане; как запомнило Ерофея Павловича, крестьянина по фамилии Хабаров, добытчика и прибыльщика, устроившего в ХУ11 веке соляную варницу и мельницу, с которых якутский воевода поначалу брал вдвое больше оговоренного оброка, а засим и все отнял, а мужика посадил в острог, и так повторялось в мужичьей жизни не единожды, а все одно каждый раз мужик выходил победителем над барином, пока не затерялся в сибирских просторах, а память о себе оставил в веках; как от Облучья то ль облучком, то ль лучом дотягивалось до Заиграева, а, поиграв им, зажигало Свечу, натыкаясь на Якшангу чуть не в рифму уже проеханной Куэнге, пересекало философски означенную местность Нея, отдыхая на чисто славянских Галиче с Судиславлем, чтобы через Кострому, Нерехту и Ярославль прибыть в столицу необъятной родины Москву, которая знать не хотела, на самом-то деле, необъятной родины.