Ольга Кучкина - Русский вагон. Роман

– Ну и чё? – спросил он злобно.

– В каком смысле? – Я еще отсчитывал деньги.

– Проехался, и чё?

– Ничё, – пожал я плечами.

– То и оно, что ничё… – Он выругался матом. – Тебе ничё, позырил, и хвост трубой, а мы коротай свой век на чужих костях, а чё души их мертвые по ночам волками воют, а мы вой слушай и сами вой, ничё ж не поменялось…

Еще на сопке я заметил, что шашечек на машине не было, и теперь сказал примирительно:

– Ну как же ничё, жить-то, небось, получше стало, особенно, как на себя, а не на дядю начал работать…

– Получше на том свете будет, – не принял он моего мирного тона.

– Где же, если там мертвые души волками воют, – поймал я его на противоречии.

– Дак загубленные воют, може, устанете губить, одна надежа на вашу, душегубов, усталость…

Он равнял меня с душегубами. Возможно, он был не так уж неправ.

– Сидел? – спросил я.

– Сидел, – зыркнул он маленькими, злыми, как у медведя, глазками. – Это вы там, на материке, дела делаете, а на нас дела как заводили, так и заводют…

– На безвинных? – Я спрятал бумажник.

– Разных, – отрезал он и выдал то, что я его не просил: – Я-то сразу понял, что у тебя полно баксов, всю дорогу мучился, стоит или нет… твое счастье, что решил: не стоит.

– Или твое, – веско уронил я.

Я дал ему десять бумажек по двадцать долларов, это было более, чем щедро.

Он не сказал ни спасибо, ничего, рванул и исчез.

Я полез в кейс и, добыв оттуда мои гомеопатические корочки, протянул их Сельяниновой. Она отвела мои руки, даже не взглянув на них.

– Будем откровенны… – начал Адов.

– Естественно… – ободрил я его.

– Стало быть, речь о моем лице… – взяла инициативу в свои руки Сельянинова.

– Я в курсе… – мягко прервал я ее.

– Я в курсе, что вы в курсе. Что дальше?..

Тема Сельяниновой всплыла в нашей необязательной болтовне с Маней, когда мы перемывали косточки всей честной компании. Маня делилась информацией, я шутливо комментировал. Она смеялась каждой моей шутке. Про политолога Молоткова и политтехнолога Молодцова едва я успел сказать, что вылитые Бобчинский с Добчинским, как девушка зашлась в смехе. Я не приписывал себе излишних достоинств, понимая, что юное создание находится в том возрасте, когда покажи палец – и человеку уже смешно. Я лишь слегка посожалел о своем возрасте: половой инстинкт, который никуда не деть, попер из моих лет туда, где пребывали Манины. Глупо, что и говорить. Это стоило мне того, что я тут же сбился с ритма: про Сельянинову пошутил крайне неловко, сострив что-то насчет цветущей водоросли, имея в виду прозрачность и упустив из виду цветение пятен.

Маня встала, смех ее иссяк.

– Не понял, – сделал я вид, что не понял, понимая, что сделал только хуже.

– Некрасиво, – съежила мордочку Маня, как-то сразу подурнев.

Надо было срочно искать выход из положения.

– Я помогу ей, – сказал я.

– То есть? – распахнула Маня свои зеленые.

– Я уберу эти пятна на ее щеках, – пообещал я.

– Как?! – Маня распахнула их еще шире.

– Разве я не говорил, что я кудесник?

Я был серьезен, как никогда.

– Можно сказать ей? – Маня все еще не доверяла мне.

– Можно, – разрешил я.

Мы разошлись в тот раз мирно.

Аппарат Фолля, моя аптечка – все необходимое было при мне.

– А я и не знал, что ты лекарь.

Адов внимательно наблюдал за моими манипуляциями.

– А разве мы уже все-все сказали друг другу? – шутливо проговорил я и, обратившись к Сельяниновой, попросил: – Снимите, пожалуйста, колготки.

– Но тогда мне придется стянуть джинсы, – обратилась она к Адову, а не ко мне.

– Значит стянешь джинсы, – по-королевски распорядился Адов.

Она стянула одно и другое молниеносно, оставшись в хорошеньких, телесного цвета, трусиках, почти совпадавших с цветом тела, отчего ее стройные ноги открылись во всей красе, что вызвало мою неконтролируемую реакцию, впрочем, секундную.

– Мне выйти? – спросил Адов.

– Не обязательно.

– Выйди.

Взаимоисключающие реплики прозвучали почти одновременно, Адов предпочел послушаться жены, нежели приятеля.

Мы остались с девушкой наедине.

Я надел резиновые перчатки и установил ее правую ногу на металлическую дощечку, сперва прикрыв металл бумажной салфеткой в гигиенических целях, в правую руку вложил металлическую гильзу, взял наконечник, соединенный проводочками с аппаратом, включил аппарат и принялся нажимать наконечником нужные точки на пальцах ноги, между пальцами и на боковой поверхности стопы. Движение стрелки прибора, сопровождаемое слабым звуком, показывало напряжение. Так проверялось состояние меридианов тела, а через них – органических функций.

Сельянинова была практически здорова. Барахлили надпочечники. Но это я знал и без Фолля. Для порядка я проделал ту же процедуру с пальцами и ладонью правой руки, переложив гильзу в левую и ничего нового не обнаружив.

– Что скажете? – спросила Сельянинова, беззащитная в своих телесных трусиках.

– Что скажу… – потянул я. – Будь у меня возможность взять пробы на аллергены…

– Пищевые? Пыль? Шерсть?.. – нетерпеливо перебила меня Сельянинова. – У меня брали.

– И результат?

– Хороший результат. Ничего не обнаружили. Никакой аллерген не выявлен.

– Ну, если это считать хорошим… – улыбнулся я.

– Можно одеться? – Она взяла свои вещи и прижала к худенькой груди.

– Да, пожалуйста.

Пока она подтягивала колготки и застегивала джинсы, я думал, как ей сказать то, что я собирался сказать. Спросил, оттягивая момент:

– Давно это у вас?

– Три года.

Она закончила туалет.

– Вы ведь и замужем три года, – посмотрел я ей прямо в глаза.

– Вы хотите сказать… – Ум у нее был такой же острый, как нос.

– Да, именно это я и хочу сказать.

Я выбрал кратчайший путь.

– Я полагаю, что ваш муж – носитель аллергена. Его запах, его пот, его волосы – где-то там оно гнездится. Разумеется, требуется клиническая проверка, но я убежден, что так оно и есть.

– И как же мне быть? – скорее требовательно, чем растерянно, проговорила Сельянинова.

Она принадлежала к тем редким натурам, которые, будучи реально творческими, не занимаются собой. Творцы, чаще всего, сосредоточены на себе. Несение мученического креста облегчается эмоциональным выплеском. Он воплощается в креативе, как нынче говорят. В работе, как говорю я. Сельянинова была начисто лишена эгоцентризма. Ее киношная деятельность поглощала ее целиком, Адов счастливо поместился там же, где помещалось ее всё. Я понимал, что речь идет о тектоническом сдвиге. Но что делать, не я наградил ее аллергией на родного мужа, так случилось. Я лишь исполнял то, что исполнил бы любой врач.

– Как быть? – повторил я. – Лечиться, наверное. Я дам вам пилюли, они помогут. Но нужно удалить источник, который вызывает патологическую реакцию, вырабатывая в организме антитела, иначе все пойдет прахом, бездонную бочку не наполнить.