Отто Клидерман - Последняя воля Артемиды. История в античном городе Сидэ

– Я всегда нравился женщинам. Очень нравился. Почему я, собственно говоря, должен был бы пренебрегать ими?

– Но не думай, что ты очаровал в этом доме кого-нибудь из нас. Здесь для тебя места не найдётся. К тому же твой бывший хозяин подарил мне за кровавый поединок довольно внушительный кусок земли с оливковой рощей. Я его не просила, но это означает, что я не могу дать тебе крышу над головой: во-первых он мой лучший друг, и я не хочу в его глазах прослыть предателем, во-вторых, мне не нужен человек, который легко может воткнуть тебе нож в спину. Если у меня имеются и слуги, а многие из них вольноотпущенники, то за этих людей я могу ручаться, а какой мне смысл держать в доме шакала?

– Я не шакал, и я добросовестно служил господину Софианосу. Я не подливал ему вино каждый вечер.

– И ночи с его женой ты тоже не проводил.

– Проводил, она этого желала и я тоже.

– По крайней мере, честно, – Пожала плечами в заключении женщина.

– Но мы не можем же его просто взять и выставить на улицу, – Заступилась за несчастного Тина. – Он очень ещё слаб.

– Я его и не гоню, но когда он будет в состоянии – тогда пусть идёт на все четыре стороны и живёт вольной жизнью.

– Я и жил вольной жизнью. В Риме. У нас с отцом и тремя братьями было своё положение в обществе, и жизнь текла размеренно и спокойно. Я вёл семейное дело, занимался выращиванием овощей и фруктов. Наши земли были необъятны и полны урожая каждый сезон. Однако в один момент, когда не стало отца – к нам пожаловал один весьма влиятельный сенатор и предоставил документ, что наш отец занял у него очень много денег в залог на наше состояние, хотя в этом никогда не было нужды. А дальше было всё как в тумане. Мы оказались нищими и за долги все трое были проданы в рабство.

– Но, если вы были так богаты, почему просто было не отдать ту сумму, которую предположительно занял ваш отец? – Удивилась Ливия.

– Сенатора не интересовал долг. Его интересовало видеть нас униженными и в лохмотьях. Он сделал всё, чтобы разрушить наши жизни. С тех пор я не видел моих братьев. Даже не знаю, что с ними.

– Личные счёты? Не так ли?

– Его жена была неподражаема в постели. – Честно признался раб.

– Вы просто идиот. Полный идиот. Вы разрушили жизнь вашей семьи из за связи с женщиной? Да вам что женщин во всём мире было мало?

– Значит, они были особенные женщины, если я готов был за них очутиться даже в рабстве. – Томно произнёс он.

– Вот кого надо было бы местами поменять в данной ситуации. Софианоса и вас. Кстати, как ваше имя горе герой-любовник?

– Антоний.

– Тина, полагаю, мы всё-таки можем помочь нашему другу решить его проблемы? А?

Сестра рассмеялась:

– Если ему и надо помочь, то не с тем, чем ты советуешь, а с головой. Вот как раз там совершенно природа поскупилась дать по больше ума.

– Она вообще туда забыла заглянуть, по всей видимости.

– Я всегда считала, что от мужчин всё зло, а сейчас вижу, что зло от женщин, – Заключила важно Юстиниана.

– Нет, моя дорогая, всё зло всего лишь от отсутствия ума, мы все способны, так или иначе жить в мире, если хватает здравого рассудка.

– Я не дурак. Я хорошо образован и вёл даже в доме Софианоса не плохо дела, но меня просто надо держать в дали от женщин, иначе я сорвусь. Тут я за себя не отвечаю. Я знаю несколько иностранных языков, играю на арфе и превосходно владею оружием.

– Ты научишь меня всему, что знаешь, – Бросила дерзко девочка. – Я хочу мыслить как мужчина, драться как мужчина, ездить верхом как мужчина, знать иностранные языки, я не буду учиться готовить еду, как женщина и шить одежду. Я никогда не буду угождать мужчинам, и быть за их спиной. И даже не думай когда-либо соблазнить меня, а не то не забывай, что у меня дар врачевания и я хорошо управляюсь вот с этим. – Она указал кончиком пальца на лежащий ланцет.

– Если твоя мать смилуется надо мной – я твой раб навеки, моя госпожа, – Взмолился Антоний. – Не прогоняйте меня. Я могу быть даже тенью в этом доме и охранять девочку. Клянусь. Но если я только выйду из дому – то меня просто убьют.

– Постой, так это не одно из твоих приключений? – Изумилась Ливия.

– Но я же не могу помнить все мои похождения и с кем я провёл ночи. – Взмолился откровенно Антоний.

– Ясно, с тобой нужно что-то делать. Но что? Куда тебя деть, горе ты непоправимое? – Задумалась Ливия.

– В дом, к дяди, – Тут же предложила Юстиниана.

– А он ему зачем?

– Ну, так у дяди нет женщин, и он лишился своего старого управляющего. А Антоний мог бы просто работать и исчезнуть в его доме.

– Ты забываешь, кто наш дядя. Или ты считаешь, что губернатору города нужен наш горе-любовник с подобной репутацией?

– Может я не права, но дядя всегда сетует, что я мало навещаю его. У меня будет причина навещать его каждый день. В обществе мужчин я не только буду владеть в совершенстве оружием, и ездить верхом. Я научусь думать как настоящий мужчина и почему бы не научиться играть на арфе?

– Нет, ну ты слышала моя дорогая? В нашей семье не будет женщин, на нас закончиться существование, а род продолжит мужчина.

– Может так даже и лучше. – С грустью заключила Тина. – Она познает меньше разочарования в своей жизни, нежели познала я в своё время.

– Не знаю, чем ты заслужил в богов такую милость, но явно ты им симпатичен, – Бросила с насмешкой Тина, – Они дарят тебе хороший шанс продолжить достойную жизнь.

– Нет, определённо они влюблены в меня, – Заносчиво бросила девочка, – Поэтому ему дарован шанс сотворить с меня настоящего потомка Цезарей. И пусть мужчины влюбляются в других девушек, а я не дам им ни одного шанса!

– О боги, и это говорит моя дочь в свои – то годы, – Взмолилась Ливия, и тут же вспомнила о предложении Софианоса. – Кажется, Октавину-Флафию будет не здобровать с такими убеждениями.

Как и обещал глава семьи Колонна, он пожаловал в гости с сыном после обеда с чисто дружеским визитом. Они тут же стали обсуждать политическую обстановку со старым Тиберием и Ливией, а детей отправили пройтись по саду, тянущейся длинной аллей сразу за домом.

Октавиан-Флавий был 15 лет от роду и считал себя уже довольно умным и сообразительным. Ему не составляло бы труда очаровать любую девчонку в округе, но только не Юстиниану. С ней он не мог бы хвастаться своими победами и познаниями. С ней он мог бы казаться себе глупее и быть поднят на смех и это его чудовищно раздражало. Он не знал, как мог бы заслужить внимание это дрянной, как он говорил себе, девчонке, но Юстиниана была не из тех, кто готов был упасть в обморок перед красивым юношей и слушать его с широко открытыми глазами. Поэтому он как всегда нервничал. Он мысленно уже был готов к атаке и словесной баталии. Он готов был скорее стукнуть этого дьяволёнка, чем по больнее, чтобы не умничала, но что-то внутри мешало явно ему это сделать. И он всегда себя казнил за своё слабодушие.