Игорь Волков - Куток, или Хроники лядовской автостанции

На той горе, самой высокой в Дятловых горах, потом еще водокачку поставили и два резервуара надземных метров по десять для запаса воды. Их потом снесли, конечно, при развитом социализме, но водопроводный участок – тот оставили (о чем там себе думают?) А какой дурак, даже развитой, водокачку в низине поставит? Наверху, ясно дело: вода сама по себе только вниз текет.

Выходит – Дятлова она автостанция, а не лядовская. Хотел было Л. историческую справедливость восстановить – переименовать, да что ты! В вашем-то городе? Насрать, говорит, мне на все, и пошел пиво пить… Так-то.

Я ведь его лично знал, Л., по двору и по детству. И маму его знал – она двор-то наш не очень любила. Ненавидела она двор. Люто, можно сказать, патологически ненавидела. Она и название ему это страшное дала – «куток». Как бы унизительное. А всем оно сразу понравилось, ко двору, можно сказать, пришлось: куток он и есть куток – что-то такое домашнее, но слегка приблатнен ное.

А если кому этот двор чем-то не нравится – так ведь всем, а более всего Л., насрать было. «Насрать» – второе слово, которое выговаривало новорожденное дите конца 50-х после «мамы», а у Л., я уверен, и первое. Это было естественное состояние души, некий онтологический аргумент.

Во дворе я прожил первые двадцать лет жизни. Они же и самые яркие.

А что, собственно, такое наш двор? Бывший наш двор?

Это открытое пространство, окруженное желтыми трехэтажными кирпичными домами. Родился двор вместе с Л. И мной – в 57-м. Тогда это называлось «народная стройка», и строились дома их будущими жильцами, по месту основной работы. Домов пять.

Первый – дом художников, ДХ. Художники там и жили и работали – в мастерских. Со всеми вытекающими из них (и мастерских, и художников) последствиями. Самый беспокойный народ – эти художники: то с балконов падают, то наоборот по деревьям лазят. Блядство опять же, не без этого.

Второй – дом сотрудников какого-то технического института. Как раз Л. в нем и жил.

Два других дома – «банщиков», работников банно-прачечного треста, или лиц еврейской наружности. До сих пор слышу крики усатых теток:

– Жидовка!

– Я жидовка? Таки ты сама жидовка! Я честная еврейка!

Вот уже тридцать с лишним лет то же самое я слышу в Хайфе, будто я весь дом банщиков перевез сюда вместе с мамой…

Последний, пятый – совнархозовский. Жило в нем «каждой твари по паре» – счастливчики, чья очередь на жилье подошла. Или начальники.

Как жили? Кто как.

Кто голубей на оврагах жарит, кто курит за кочегаркой, те, кто помладше страшилки слушает. Их Л. заставляли рассказывать: часами, днями, неделями, страшные истории с продолжением. А он и сам это дело любил, истории сочинять. О чем говорил – убей, не помню; о каком-то красном карлике с выпученными от ужаса, как у всех, глазами, как клыки вампира впиваются в нежную плоть невинных девушек… Страшно короче. Чепуха всё это.

Не верьте ему, умоляю вас, не верьте ни одному слову. И этим запискам его не верьте, а еще лучше – не читайте, займитесь чем-нибудь полезным.

Лично я их не читал, и вам не советую. Я просто так предисловие написал – по одному названию «Куток. Хроники лядовской автостанции» Забавное. Уверен, что он и меня в хроники записал. А мне – насрать.

Сам-то он, Л., больше уже ничего написать не может. Слышал я, что он сейчас просто в средствах ограничен, поскольку принудительно изолирован. По некоторым данным он даже при южном ветре не может отличить дятла от цапли.

По поручению редакции: М.С., Хайфа, 2008-2009

P.S. Примечание редакции

Никто ему ничего не поручал, этому М.С. из Хайфы, наглая ложь. Это предисловие он по электронке сбросил, как и сам «Куток». Сама-то я так думаю – это мистификация. Может, нет никакого Л. И М.С. нет, и Хайфы тоже нет. С них, евреев, станется.

И как нам все это оценивать?

А никак. Дураков нету.

Но пару слов сказать по этому поводу – могу. Только некому. Никто из редакции эту рукопись не читал, кроме меня, машинистки. Значит, мне и придется, тем более, что у меня единственной из отдела высшее филологическое. Все остальные – технари и бездельники: им бы только водку жрать да меня щупать… Сволочи, конечно… У курьера только, Вени, одного руки такие мягкие… ласковые.

Скажу. Л. открыл лядовский феномен. Это когда одна социальная структура, нужная, скажем так, только для транспортировки граждан в пространстве (назовем ее «лядовская автостанция») и другая – спальный вагон (именуемый далее «двор»), предназначенный, напротив, для стабильного содержания граждан, сращиваются, или преобразуются в некую новую форму среды. Что-то вроде упомянутого ранее объединения кладбища с картофельным полем, что и послужило…

Я не знаю, является ли этот самый феномен единственным, но всё же надеюсь (на что надеюсь? Веню только за смертью посылать), что читатели выявят новые «точки» этого явления, ранее скрытые от общественности. Изучение перспектив подобных новообразований представляется весьма заманчивым; например, куток: родильный дом-морг, или Дворец бракосочетаний-изолятор временного содержания, и так далее. Но это уже дело специалистов узкого профиля.

Широкий же круг читателей может заинтересоваться сращиванием по типу «кутка» некоторых социальных групп населения. Л. дотошно и в присущей ему несколько неуклюжей манере (что легко объясняется его примитивным воспитанием) пытается показать происходящую конвергенцию таких слоев общества как местные («наши») и маргиналы («пассажиры»), милиционеры и мазурики (наперсточники и «погорельцы»), дворники и собаки…

В руках редакции оказались разрозненные тексты, возможно чем-то, по мнению автора, связанные между собой, а возможно не связанные никак. Мы взяли на себя ответственность печатать «хроники» почти не цензурируя, оставляя за собой право, так сказать, упорядочения отдельных фрагментов рукописи. Вместе с тем, редакция не может оспаривать и право читателя на игру в «кортасаровы классики», т.е. чтения текста с любого выбранного им места. Или не-чтения вообще, что и советует т.н. «издатель».

P.S. А стишок – это уже я сама поставила, что хотите, а я люблю. (И Венька не против).

Я стою на откосе, мечтаю,

Вижу счастье свое наяву.

Горьковчанкой меня называют

Потому что я в Горьком живу.

В Горьком, в Горьком,

В городе славы большой,

В Горьком, в Горьком,

Жить и любить хорошо!

С.(Саша?) Соколов,

так водочку у нас теперь зовут – «горьковчанка». Хорошая. А её плохой-то и нет – только хорошая. И – очень хорошая.

Все мы пассажиры. Кто-то еще сел, а другому – на выход. Так и скажут: кто тут на букву Л? С вещами… Это если ещё сильно повезёт. Страна наша, я тебе скажу, как и камера – очень некомфортная, сучья эта страна – Горький. Я знаю, что говорю – нагляделся.