Олена Притула - Пятая струна

Воспоминания стали для меня религией. Очиститься от грехов, вернуться к временам невинности. Совершить паломничество. Теперь я в море, изменившем мое существование, и смотрю на свою жизнь. Я – Ибрагим. Сын Манолиса и Софии, возвращающийся в родную Паргу. Семнадцать лет я не видел лица матери. Я избегал зеркал. В своем лице я искал забытые черты брата, матери, отца. Отыскивая их, я сам потерялся. Я не смог вернуться, не смог взять их за руки. В моей голове звучит мелодия скрипки, которой меня обучила матушка. Это – единственный дар Родины моего детства, с которой меня похитили.

Настя не слушала. Мысли дёргали её за руки. Не хотели допустить, чтобы их утопили в сериале. Казалось, юность не может кончиться. Только вот, подлая юность взяла и прошла, ее не спросила. Она и не собиралась ее спрашивать. Прошлое представлялось важнее, чем будущее. Его годы были сочными, красными. От этих воспоминаний тонус покидал Настины мышцы. Как в аранжировках нулевых: вжиих, и нет его. Настя сидела и не могла двинуться с места. Ничего не нужно.

– Госпожа!

– Они знают, Гюльсен. Они все знают. Мне нужно поговорить с государем. Он должен помиловать Ибрагима.

– Госпожа!

– Сообщи государю, что я пришла. Пусть гонец к Ибрагим-паше немедленно отправляется в путь.

– Повелитель, Хатидже Султан пришла.

Взросление… Пять тысяч теток всевозможных формаций талдычили об этом. Уголки их ртов были опущены, в глазах злоба. Настя думала, они хотят навязать ей эти свои уголки, заставить выполнять их волю… Нужно решить: взрослеть-не взрослеть. Не взрослеть. Нельзя. Тошно, мерзко, неправильно. Должна быть в этом коридоре пусть маленькая, узкая трещинка, выскочив через которую, спасешься. Она еще не долюбила. Она не может, только потому, что он – ее муж, увязнуть в нуге уборка-супермаркет-телевизор.

-Настя, – позвал Сергей.

Не хотелось поворачиваться, говорить не хотелось.

– Нас-тя, – он произнес ее имя по слогам, с металлическим привкусом. Чувствовал превосходство.

«Мама права. Надо было думать о профессии. Будь у меня деньги, не шипел бы сейчас «нас-тя».

-Что, Сереж?

–Стас мне звонил.

– Занять денег?

– Не знаю. Может, и денег. Он на базу зовет.

– Опять?! Второй раз за неделю. Вы чем там занимаетесь?

– Ну, перестань. Тебе ничего нельзя рассказать. Сразу обвиняешь.

– Неправда. Ты лжешь.

– Чем занимаетесь? Не правда! – передразнил Настю Сергей.

– Хватит. Оставь меня в покое. Хочешь ехать бренчать всю ночь – езжай, бренчи.

Настя резко встала. Выключила телевизор. Задев Сергея плечом, выбежала из гостиной, и скрылась в комнате, где спал трехлетний Никита. Она с силой держала дверную ручку, чтобы не дать ему войти. Сергей не отставал. Остановившись перед дверью, он с горечью сказал:

– Каждый раз, когда я встречаюсь с друзьями, ты злишься. Когда у меня появляются интересы, ты тоже злишься. Ты всегда злая, когда я счастлив.

– Так в чем проблема? Иди, разучивай песенки. Удачи, Пасториус. И не обращай внимания, что бас у тебя четырехструнный, как у школьника, потому что играть на пяти струнах для тебя «убийственно»!

– Настя! Ты говоришь, что меня любишь. На самом деле, ты вся ядом пропиталась. Мечтаешь, чтобы я был несчастливым, был неудачником. А ты меня утешала. Ты меня ненавидишь. Хочешь, чтобы от тебя зависел. Больше мне нечего тебе сказать.

Настя услышала, как Сергей собирается. Хлопнула дверца шкафа, звякнула обувная ложечка. Серёжа ушел.

«Переодевался и вещи разбросал, как попало», – машинально подумала Настя. Взглянув в сторону кроватки, увидела, что Никки проснулся.

-Дождь закончился, – сказала она приветливо, – вставай, пойдем гулять.

Майское солнце нежно согревало комнату. Настя вдруг поняла, что они с Серёжей почти каждый день кричат друг на друга с самого Нового года. Стало стыдно. Переезжая с Никки и его велосипедом от одной детской площадки к другой, Настя решила устроить Серёже сюрприз. Ей тут же полегчало. Она не могла предугадать Серёжину реакцию, но окрыляла сама идея. После прогулки они поели бутерброды, йогурт. Настя усадила Никки собирать самолет из конструктора, а сама, расположившись рядышком в мягком зеленом кресле, набрала номер Романовны. Вместо гудков тоненький голосок похабно пропел песню про госпожу удачу.

– Алё! -Людмила Романовна, это Настя. Здравствуйте.

– Настенька? Рада слышать тебя, – ответил резкий прокуренный голос.

Серёжину маму Настя боялась. Тридцать лет Романовна работала следователем. Две привычки: командовать и подозревать руководили поступками этой крепкой, невысокой, совсем неженственной, хоть и активно молодящейся, женщины.

– Случилось что-то? – Романовна спросила таким тоном, что Настя поняла: придётся клянчить и упрашивать.

– И да, и нет, дорогая Людмила Романовна. Понимаете, такая ситуация: мы с Серёжей хотим сегодня устроить свидание. Побыть вдвоем, приблизиться друг к другу…

– Так, приближайтесь. Я вам мешаю, что ли?

– Людмила Романовна. Мы хотели попросить, если вам не трудно, побудьте с Никитой до завтра.

– Сидеть с ребёнком? – рявкнула трубка, – а почему Сергей не позвонил?

– Он уехал по делам. Мы собирались встретиться в городе, погулять. Вы так нас выручите! Если вы, конечно, не против, – Настя затаила дыхание.

– Не знаю, – отрезала Романовна, – Звонишь в последний момент. Мне надо обдумать.

– Хорошо-хорошо, – защебетала Настя, – когда вам можно перезвонить?

– Сама позвоню, – Романовна отключилась.

Она перезвонила через час.

– Можешь вызвать мне такси на девять вечера.

– Так Никита уже ляжет.

– И хорошо. Пусть ложится, я постерегу.

– Спасибо вам огромное! В девять машина будет.

Настя хотела сказать что-то вежливое, но Романовна бросила трубку. «Хамло», – подумала Настя.

– Никки! Иди сюда. Мама будет собираться, а ты посиди со мной.

– Поболтаем? – хитро спросил Никки.

– Конечно. Встречаемся в ванной.

Настя принесла косметичку, включила утюжок. Следующий час они провели вдвоем, смеясь и выдумывая способы, как машине попасть в аварию. Вспоминали понятные только им двоим шутки, словечки. Они были счастливы. Настя думала, как здорово проводить время с единственным человечком, который любит тебя просто так. Как все-таки замечательно, когда ванная большая, в ней ярко горят все лампочки, а Никки роется в ее косметике и без конца спрашивает: «Для чего это? А зачем то?». Она чувствовала такую любовь и защищенность, что совсем расхотелось куда-либо ехать. Зачем выдумывать, когда у нее есть Никки, и для него даже в старых джинсах Настя – самая красивая. Но, ничего не поделаешь. Романовна скоро приедет. Не отправлять же ее обратно. Настя надела маленькое белое платье с открытыми руками, выбрала серебристые туфли на шпильке, чтобы привлечь внимание к ногам. На правой икре красовалась тонкая цепочка из белого золота. Светлые, лунные волосы, уложила крупными волнами. Подвела синим карандашом серые глаза.