Александр Шимловский - СЕННААР. Книга.1 Иосиф

Ранней весной тысяча девятьсот тридцать первого года, под утро, ритмичный звон капели нарушил повелительный стук во входную дверь коммуналки. Предупредительный Кашафов мгновенно открыл зашарпанное произведение столярного искусства. В коридор решительно и буднично-деловито вошли трое в штатском, следом за ними неслышной тенью последовал управдом. Совслужащий злорадно ткнул корявым пальчиком в сторону комнаты жилички Социндустриевой. Бдительные органы НКВД приступили к рутинной операции.

– Предъявите санкцию на обыск, товарищи.

– Какой обыск, гражданка, никакого обыска, просто осмотр. Или вы настаиваете на санкции?

– Нет. Пожалуйста, осматривайте.

Арктида, с позволения старшего, закурила. Внезапно чекиста осенило. Старшой, как бы равнодушно проходя мимо подозреваемой, ловким движением выхватил из её губ папироску и с наслаждением растёр в ладонях… Увы, кроме табака – ничего, ни тайных шифров, ни явок, ни секретных посланий. Обыск, в смысле осмотр, продолжился… Разбудили пионера Эрнста, перевернули и его постель. Нашли припрятанные от матери леденцы. Факт – не достойный юного ленинца, но на экономическую диверсию против страны советов не потянет. Пионэра оставили в квартире, большевичку увезли в чёрной закрытой машине.

(Сложно представить взрослого отца в образе запуганного мальчишки.)

ЭРНСТ

Сопливо-золотушное детство Эрнста было, ничем не лучше, нежели у его беспризорных сверстников. С одёжкой и воспитанием дела обстояли немного веселей. В драных лохмотьях он не ходил, но постоянный ремонт ветхих портков изрядно надоел и ему, и его прогрессивной матери. Небрежная манера латания прорех компенсировалась поучением из почти живых, полуживых и недавно ушедших классиков:

«У человека всё должно быть прекрасно…»

«Жизнь дана человеку только один раз…»

Оба афоризма весьма приемлемы и хороши донельзя, но если ими монотонно долбить по неокрепшему темечку, вполне вероятен обратный эффект – человек вырастает неряшливым эгоистом… Не случилось. Защитный механизм в мозгу ребёнка включался за пару мгновений до начала изречения известных фраз… В лучшем случае, сознание отражало их в несколько изменённом виде:

«У человека всё прекрасно: и мама, и комната, и еда, и одежда…»

«Жизнь дана человеку один раз, и проживать её нужно так, чтобы захотелось жить ещё и ещё раз, чтобы он не оглядывался, а говорил: «Ладно, не успели сегодня, продолжим завтра…»

Детство вещь замечательная! Особенно хорошо болеть… например, свинкой или корью. Окна занавешиваются одеялами, на табуретке, рядом с твоим горячим носом лежат всякие вкусности, которых тебе не хочется, но приятно осознавать, что имеешь возможность всё это съесть и выпить, не делясь ни с кем, даже с мамой. А как здорово кобениться, хныкать, хлюпать носом, скидывать одеяло и не получать за это замечаний, нравоучений, подзатыльников. Наоборот, каждое кобенство в глазах у мамы является признаком страшной и неизлечимой болезни. Чтобы усилить эффект, закатываешь глаза и бредишь: слова путанные, речь прерывистая, дыхание частое, хриплое. На дом вызывается детский врач в круглых, с металлической оправой, очках, со слушательной трубкой в маленьком чемоданчике. Медработник плохо слышит, мало видит, но понимает, всё, что от него хотят. Снявши заношенную верхнюю одежду и сменив потёртую шляпу на белоснежный чепчик, фельдшер… Впрочем, специалист предпочитает, чтобы его звали «доктор». Доктор тщательно мылит руки земляничным мылом, ему подаётся, вынутое из комода чистое, а чаще новое, полотенце. Королевским жестом полотенце вешается на ближайший гвоздь, стул, вешалку, и произносятся удивительные слова: «Ну тес-с, молодой человек, чем мы страдаем?» Старческая кисть приятно охватывает запястье, правая рука вынимает из жилетного кармана допотопный хронометр, начинается процедура отсчёта пульса. Пульс внушает опасение. Озабоченно покачав головой, доктор вставляет глубоко в рот блестящую ложку и просит сказать «А-а». Сакраментальный звук произнесён, доктору многое понятно. Окончательную ясность в суть болезни вносит показание ртутного градусника. Покачав для убедительности головой, доктор, резким движением, стряхивает градусник и вкладывает его в круглый пенал. Диагноз поставлен. «Не смертельно, но с болезнями такого рода шутить нельзя, могут последовать всевозможные осложнения». На нестандартной, плохого качества бумажке со штампом в верхней части, выписывается рецепт. Написанное походит на многое, с чем знаком читающий этот манускрипт, дилетант. Кому видятся египетские иероглифы, кто-то узнал пляшущих человечков из произведения о Шерлоке Холмсе (ИННЭСИ, ПРИХОДИ), некоторым кажется, что нарисован забор с воронами или заросли деревьев из райского сада. Тайнопись эскулапа способен расшифровать только его одногодок – гриб-фармацевт из аптеки, открытой в промежуток времени между правлением царей Ивана Васильевича и Алексея Михайловича. Микстуры, порошки, натирания и прочие примочки, очевидно, запасены знахарями времён старца Феодосия Печерского, а по сему горчат и отдают плесенью. При приёме медикаментов внутрь, тело пронизывает дрожь отвращения, желудок скукоживается в комок тугих мышц, переплетённых натянутыми волокнами нервов. Весь кишечник напрягается и с утробным кашлем вплёскивает тошнотворную массу на постельное бельё, следом текут слюни, сопли, слёзы, градом катится пот. Мама, стоически промолчав, наполняет микстурный стаканчик следующей порцией. Лечение продолжается…

В детстве всё замечательно, особенно ты сам,.. и твой двойник на небе – твой Ангел. Вы не так давно расстались, чтобы забыть друг друга. Он изредка напоминает о себе: иногда подбросит осколок солнца во двор, где ты гуляешь. Оказывается, солнце сделано из прозрачного плексигласа и по окружности размечено густыми чёрточками с циферками. Вот здорово! Ты окликаешь его, и он долго смотрит на тебя, а ты на него. И вам обоим очень хорошо и приятно, так мило и приятно, что трудно передать. Иногда, чаще в пасмурную, дождливую погоду или когда идёт снег, вы общаетесь. Первый, густой, мягкий, мохнатый снег в предзимье, плавно ниспадая с небес, глушит все звуки мира. Сквозь пелену снегопада доносятся мысли твоего двойника, гуляющего там, на небе, в таком же дворе, как и здесь. Там всё также, как и на земле. Вы лепите снежные оладушки и подражаете звукам духового оркестра. У вас получается намного лучше, чем у настоящего, вы не фальшивите, звук барабана не так грозен, литавры не лязгают, а уж кларнет выводит основную линию мелодии, любо-дорого послушать. Вы с небесным двойником дружите, пока не появляются земные друзья и подруги, а у него, соответственно, такие же небесные. Контакт прерывается до следующего наплыва одиночества.