Станислав Кучер - На одном дыхании. Хорошие истории

Но на сей раз все произошло иначе. Может, ночью белые медведи нашептали отцу, что настало время инициации спиногрызов, а может, он просто захотел восстановить репутацию перед мамой, которой я полдня помогал мыть посуду, чистить картошку и затачивать карандаши.

– Короче, короед! – ласково обратился он к сынишке. – Ты еще конфет хочешь?

– Саша, да он уже полтарелки слопал! – возмутилась было мама, но жесткий взгляд отца дал понять, что на сей раз хозяин берлоги знает, что делает.

– Конечно, хочу! – захлопал в ладоши я.

– Медведи любят сладкое… – с мечтательным пониманием произнес отец, отпил из бутылки и резюмировал: – Вот, сходи на кухню и принеси. Заодно можешь маме к чаю печенья захватить.

Я пулей устремился в коридор и только тут понял, на что решился. Каждый шаг погружал меня в зловещую темноту полярной ночи. Голосов родителей слышно не было, вместо них гремел какой-то странный мужской бас, а черно-белые блики бегали по потолку, словно привидения. Еще через два шага темнота стала абсолютной. Я прикоснулся рукой к холодному металлу замка. В этот момент скрипнула дверь одной из смежных комнат, а из квартиры сверху (видимо, тоже из телевизора) раздался страшный мефистофельский хохот. Понятно, тогда я слабо себе представлял Мефистофеля, но ощущение страха, накрывшего меня с головой, мне, сегодняшнему, передать невозможно.

Через секунду я уже рыдал у мамы на коленях, а отец, шпигуя корюшку, констатировал:

– Бабушкино воспитание. Мужику четыре года, а он темноты боится. На санках под откос – не боится. Клюшкой в нос – не боится.

А пройти несколько метров по родной квартире – в штаны наложил!

– Ничего я не наложил! – огрызнулся я. – Даже ты, когда ночью ходишь, фонарик берешь…

– Пожалуйста! – И отец с провоцирующей улыбкой протянул мне фонарик.

Я вытер слезы, крепко сжал фонарь и с обиженной решимостью пойманного «на слабо» ребенка шагнул в бездну двухкомнатных казематов. До кухни я почти дошел, но тут ударился лбом об открытую дверь ванной. Отраженный от свежеповешенного зеркала свет фонаря отправил меня в зазеркалье, но совсем не то разноцветное и наркотически-прелестное, о котором писал Кэрролл. Взвыв от боли и обиды, я вернулся к маминым коленкам.

– Дубль два, – хладнокровно констатировал отец. – Так что там этот Фантомас?

Я невольно посмотрел на экран и взглянул в глаза самой ужасной маске из всех, что видел до сих пор. Особенности советского телевизора и антенны делали лицо Жана Марэ настолько физически безобразным, что я снова вскочил и, забыв про фонарик, бросился в темноту. Опомнился уже на кухне. Я стоял у окна, вдыхал аромат отцовских бычков и смотрел, как в ночи, при свете мутной луны, опираясь на ветер, куда-то плетется одинокий силуэт.

И вдруг я понял, что я сделал это! Я прошел всю темную квартиру, потому что вообще ни секунды не думал о темноте! Нащупав спички, я поставил чай, собрал в вазу конфеты и направился к родителям.

Мама обняла меня, а отец сделал три одобрительных хлопка.

– Поздравляю, сын мой! – сказал он голосом хмельного индейского вождя. – Ты победил темноту, потому что ты забыл о ней. А теперь проделай тот же маршрут, только думай о ней все время, думай про темные кресла вокруг, про полки, про кран в ванной…

Но меня уже не надо было заставлять. Все, чего мне хотелось, – это развить чувство победы. Я неторопливо устремился в коридор, стараясь разглядеть контуры знакомых предметов. Я представлял себя в волшебном царстве, где все оживает именно ночью… В общем, скоро из кухни родители услышали мой бодрый голос:

– А сейчас что принести?

На сей раз я принес отцу еще пива.

«Фантомас» уже закончился, но вечер заканчивать не хотелось.

– Мама, а давай я и тебе пива принесу? – предложил я.

Еще через пару минут мы все так же, обнявшись, сидели, а отец «травил» свои медвежьи байки.

– Следующий шаг – научиться, как кошки, вести себя одинаково, что днем, что ночью…

– Папа, но ты же про медведей говорил!

– Кошки, медведи – ночью их все равно не видно… Так вот, о чем это я? А теперь мне пора пойти прогуляться в нашу «тундру»! Сынок, я рад, что ты теперь всегда сможешь принести мне пива. Но вот беда, вылить его обратно за меня ты уже не сможешь…

Ближе к утру мать с отцом, разбуженные диким грохотом, помятые, но приятно возбужденные, вбежали в мою комнату (она одновременно служила мне детской, а отцу кабинетом). Я умудрился навернуться со второго яруса кровати, приземлиться на дубовый стол и разбить папину лампу. Обнаружив, что со мной все в порядке, мама погладила отца по животу и, зевнув, заключила:

– Это, Саша, твоя школа белых медведей. Малыш учится ориентироваться в берлоге одинаково хорошо и ночью и днем. Скажи спасибо, что он к нам еще не залез.

– Да, сынок! – назидательно поднял палец отец. – Находить ночью дорогу к берлоге родителей мы будем учиться в следующий раз!

«Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса, кто ни во что не верит, даже в черта назло всем… Хорошую религию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем!»

Я не видел отца почти два года, и вот теперь, летом 84-го, мы снова сидели вместе на диване нашей огромной лоджии – единственного неоспоримого достоинства стандартной двушки орловской девятиэтажки. Точнее, я больше не сидел, а прыгал и позировал отцу в сшитых золотыми бабушкиными руками на машинке «Зингер» индейских и ковбойских костюмах. Отец «щелкал» меня на свой «Фэд» и на мой «Зоркий».

– Суровее лицо, ты же вождь племени сиу! – командовал отец. – А теперь, наоборот, улыбка до ушей, ты же беззаботный американец, Верная Рука, друг индейцев!

Гордостью моего сегодняшнего «гардероба» был привезенный с Камчатки подарок отца – ожерелье из гигантских клешней камчатского краба. Я уверен, такое бы оценили не только мои соплеменники-орловчане, но и самые настоящие американские индейцы, алеуты и эскимосы!

Оба мы были бодры и веселы, отец травил байки о походах на Ключевскую сопку, а я показывал ему собственноручно сделанные луки, томагавки и составленный за год словарь индейских слов. Играл и пел наш любимый Высоцкий, короче, это был один из тех счастливых дней моей жизни, который бы я, наверное, в любом случае запомнил надолго. Но случилось так, что произошло еще кое-что, благодаря чему я запомнил этот день и наш с отцом разговор на всю жизнь.

Сейчас-то я точно знаю, что герой мультфильма «Кунг-фу Панда» прав и случайное неслучайно. Тогда же я только пару часов спустя задумался об этом совпадении, о том, почему именно в этот момент зазвучала именно эта песня.

С улицы раздался истошный женский вопль, потом еще один, потом прозвучали смешанные одновременно с богом и матом мужские ругательства, затем все это перешло в один сплошной гул. Мы с отцом перегнулись через перила и вгляделись в дорогу, обычную проезжую часть улицы Горького на расстоянии сотни метров от нашего дома, через которую я каждый день ходил в свою 19-ю школу. С балкона третьего этажа все было видно как на ладони. Прямо посреди дороги ничком лежал парень лет шестнадцати, разглядеть можно было только часть лица, но, кажется, я не раз видел этого парня в нашем районе. Его длинные русые волосы были необычно пышно разбросаны на асфальте вокруг головы, за которой обильно, как теперь часто показывают в кино, расползалась лужа крови. В паре метров от него стоял грузовик, возле огромного колеса которого, сложившись пополам, плакал и трясся всем телом водитель. Неподалеку валялся нерасшнурованный синий кед. Зеваки собирались очень быстро, буквально через минуту было видно только толпу.