Станислав Кучер - На одном дыхании. Хорошие истории

Не скажу, что мои мышцы мгновенно окрепли, – нет, слабость по-прежнему оставалась. Но это была уже приятная слабость, потому что я точно знал: она пройдет, как по моему желанию придет или уйдет вообще все, что мое тело или ум могут ощущать. Я даже несколько раз отжался от приютившего меня камня, сказал ему спасибо за эту ночь и поплыл обратно.

На берегу, уже одевшись и зашагав в сторону нашего отеля, я вдруг понял, что готов сожрать слона. Слона поблизости не оказалось, а потому в прибрежной закусочной я заказал солидную порцию бараньего шашлыка с острым соусом и свежим лавашом. Уничтожив все это, я закончил завтрак пахлавой и чашкой кофе по-турецки. Затянувшись сигаретой и выпустив дым, я улыбнулся, потому что понял, как зверски нарушил сразу все рекомендации врача. Я даже рассмеялся, потому что ясно увидел себя вчерашнего со стороны. Самое клевое – мне не было стыдно за свои недавние слабость и уныние. Мне было просто очень и очень хорошо. Это был первый момент, когда я понял: при всем уважении к профессиональным эскулапам, я сам себе врач, и лучше у меня не будет. Я и море, небо, горы, Природа, Бог, а точнее, все это вместе. Все, чем является на самом деле каждый.

Спал мало, проснулся рано, сел за руль, встал в пробку. Голова тяжелая, небо и лица вокруг хмурые, народ нервничает, сигналит. Мне звонят по скайпу из Штатов, но связь срывается. Какой-то мужик пытается нагло влезть справа, а гаишник впереди пристально смотрит на мою машину и поднимает свой жезл… В этот момент мой взгляд падает на слегка помятый рисунок дочки, он почему-то оказался на полу. На рисунке – солнце, а под ним существо с огромной головой и зубами вместо лица – «Это мой веселый папа». Я вспоминаю, что зубы Маше помог дорисовать я, и криво улыбаюсь. А еще вдруг вспоминаю любимую присказку одного, в отличие от меня, действительно всегда веселого человека: «Расслабься, о тебе заботятся!» – и улыбаюсь уже во все зубы, как на рисунке. И мне вдруг так хорошо становится. Я включаю поворотник, чтобы подъехать к гаишнику, и тут соображаю, что он остановил не меня, а того чувака, что меня подрезал. Через минуту раздается звонок, которого я ждал, и мы общаемся вообще без помех. Врать не буду, солнце не вышло, пробка не рассосалась, а лица в машинах вокруг по-прежнему разные. Но день уже все равно начинает мне нравиться, чего и вам желаю:)

Они стояли на подвесном мостике и смотрели, как впереди мелкий Орлик перерождался, впадая в полноводную Оку. По легенде, именно здесь остановился однажды с дружиной князь и, увидев парящего над стрелкой орла, назвал в честь свободной птицы будущий город.

– Орлик, ну и куда с тех пор подевались твои орлы? – театрально воззвал к речке долговязый парень в армейской гимнастерке и очках с гигантскими диоптриями.

– Все просто, дорогой, – в тон ему ответила хрупкая девушка в мини. – Вслед за князем пришли люди, развели куриц. А где правят курицы, увы, орлам делать нечего.

– То есть я правильно понял, что, почувствовав себя «белой вороной», ты отправилась в поисках благородных птиц на берега Невы? – продолжал им одним понятный диалог парень.

– Увы, на невских ветрах орлы тоже не живут, – печально констатировала девушка. – Пришлось мне довольствоваться длинноногим, но очень нахальным, нахальнее любого орла, аистом. И вот аист принес в клювике…

Здесь девушка вдруг бросилась к парню, уткнулась носом в его гимнастерку и прошептала:

– Санька, любимый, дорогой, я же все понимаю… Второй курс, жить негде, предки работу бросать не хотят. Закончим универ, устроимся нормально, нарожаем еще… Врач есть отличный… Я готова, ты только скажи!

– М-да, – с напускной задумчивостью произнес потенциальный отец и закурил папиросу. – Вот так просто: раз – и засыпали ручей. И не стал ручеек Орликом, Орлик – Окой, Ока – Волгой. Так иссяк Мировой океан. Знаешь, Натка, говорят же, чтобы ему вон туда попасть, – тут парень с подчеркнутой деловитостью перевел взгляд всех своих «четырех глаз» с собственных брюк на аккуратненький живот своей подруги, – он один из миллионов пробиться должен. Из миллионов. Один! Ему уже повезло! Какой, к черту, врач?! Будет Сан Саныч, родится в Питере, весь курс нянчить станет!

– А может, все-таки Олег? Олежка, такое красивое имя…

– Олежка? Это в честь твоего ухажера из девятого класса?! Который тебе стихи написал? «Ты будешь моею, а то заболею»?! Ну уж нет. Прости, Сан Саныч, придется, раз такое дело, тебя вместе с мамой твоей неразумной сразу с этого мостика в мутные воды Орлика сбросить!

Парень схватил девчонку в охапку и поднял над самыми перилами.

– Эй, молодежь, не идиотничайте! – пригрозил палочкой ковылявший мимо дедок. – Здесь мелко! Будешь потом ей в больницу апельсины носить!

– А я и так ей скоро буду в больницу апельсины носить! И дыню! И даже бананы!

– Санька, мне это все будет нельзя!

– Все можно, нам будет можно все!

– Так, значит, точно – никаких врачей!

– К черту врачей! В баню! В топку!

И они снова обнимались, целовались, залезали на перила и кричали всякие глупости про орлов, куриц и, главное, аистов. Так и я болтался вместе с ними на этом легендарном подвесном мостике, между мутной речкой и синим небом – если родители не врут, в этот летний день 1971-го над Орлом не было ни облачка и вообще стояла жара – поэтому, остановившись у маминых родителей, они проводили ночи в палатке, которую разбили в саду. Видимо, в той палатке и была зачата моя любовь к путешествиям.

Историю этой болтовни на подвесном мостике я тысячу раз слышал и от отца, и от мамы. Они утверждают, что только дурачились, а решили все накануне – и даже уже сняли отдельную комнату неподалеку от университета. Но им типа нравилось подначивать друг друга, особенно маме – напрашиваться на признания молодого мужа-однокурсника в готовности стать отцом. Конечно, каждый из них утверждал, что сомнения если и были, то совсем слабенькие и со стороны другого.

А мне все равно. Как все равно, насколько точно я изобразил их диалог, – мама, во всяком случае, утверждает, что очень близко к тексту. Я просто благодарен им обоим за то, что в их жизни случилась сначала та палатка, а потом этот подвесной мостик.

Четыре года назад, когда незадолго до его ухода мы приехали с отцом в Орел, он первым делом попросил отвезти его к этому мостику. Долго стоял на нем один, курил. Потом достал из кармана мамину фотографию, на том же месте, в начале 80-х. Потом я сфотографировал его, хотя было уже темно. Уходя он, прощаясь, постучал тростью по перилам. А в машине сидел и улыбался.

– Понимаешь, – объяснил папа свое приподнятое настроение. – Всего два раза я был на этом мосту. И оба раза кое-что родил.