Irina Raymond - Исповедь особенной мамы. А я до сих пор жива. Автостоп на два моря

Середина августа. Наличными у меня семьсот долларов. Американских, конечно. Канадскую карточку заблокировали. Не поняла почему. Но здесь всё сложнее. МАХ молчит. Без него вопрос с этой карточкой не решить. Это он открывал мне счёт, поэтому даже пытаться не буду. Тонкостей не знаю. Я полностью доверяла своему мужу.

Денежная проблема меня несколько озадачила. Как-то рассчитывала на заслуженные российские рубли. Пока живу в России. Не получалось совсем. «Хулиганы» лишили меня моих кровных. Придётся разбираться.

Моё внутренне состояние требовало «сброса» информации. Скинула сообщения всем, кому посчитала нужным. Поделиться неприятностью. Требовалась поддержка. Словесная.

И своей единственной сестрёнке Маше тоже. Её реакция поразила. Она отшутилась. Ещё одна проверочка на … Не знаю, как определить термин. Когда Маше было тяжко, я ей помогала. И материально тоже.

Её ответ на мои слова:

– Маша, я думала, что ты – моя сестра. И ждала от тебя хотя бы других слов, – был предельно понятным.

Он прозвучал, как определение нашему родству:

– А чем я тебе могу помочь?

Всё! Для меня всё. Выводы сделала.

Как так? Наталья, у которой я гостила в Башкирии, по сути, чужой мне человек узнав о моей проблеме, сразу предложила помощь:

– Много не смогу, но немножко на житьё тебе вышлю. Отдашь, когда сможешь.

Я была поражена. Конечно, поблагодарила, но отказалась. Если уж сильно припечёт безвыходность. Не люблю брать в долг.

25 августа у Юры Гуськова будет юбилей. За неделю до праздника к ним в гости приехала младшая сестра Тани Людмила со своей подругой Мариной и её маленькой дочкой. Они прибыли с Урала. Из Милана прилетела старшая сестра Тани и Людмилы – Светлана. Мама Юры с его сёстрами жили на другом конце Степного. Поразительная сплочённость этой семьи меня восхищала. Как и любовь Юры к его маме. Сын – взрослый мужчина относился к своей маме, как к божеству: «Мамулька, мамочка… Единственная. Любимая женщина». С такой теплотой и нежностью в голосе произносил он эти слова. Точно, мой Дима. Бонусы, бонусы, бонусы.

Знала и о неправильном Юре. По рассказам Тани и его самого. До тридцати трёх лет он пил, гулял и дрался. Татьяна частенько ходила с синяками. Терпела ради детей. И ради сохранения cемьи. Теперь, видя, как он ласково называет свою супругу «зайкой, котиком» и прочими милыми словечками, трудно себе представить бушующего отца семейства. С сыновьями у него тоже и лад, и мир. Сыны папу уважают. И любят, конечно. Всё взаимно. Всегда знала, что многое зависит от желания и упорства человека, который делает выбор между «хорошо» и «плохо». Юра сделал свой выбор в сторону « хочу жить правильно». Выиграли все. В первую очередь, он сам. Двадцать два года праведной жизни. Дети не помнят отца в «омуте». Жена помнит. Обида у неё осталась. Иногда «гложет». Я её понимаю. И даже очень. Примеров «неправедной» жизни я знаю приличное количество. Даже у моей самой-самой подруги муж…

В общем, её «Лежик» меня опасается и где-то даже боится. Я его совершенно не уважаю. Коронная фраза этого образчика, способного самоутвердиться только путём унижения своей жены:

– Дайте мне напиться, и я завяжу, – приводит меня в бешенство.

Так продолжается больше тридцати лет. Слабак. Но это выбор моей подруги.

Меня раздражают мужчины, которые ищут повод или предлог для оправдания своего «животного» поведения.

Их сакраментальная фраза:

– У меня такая тяжёлая жизнь.

У кого тяжёлая жизнь? У мужчины, который пьёт? И не может остановиться? Это вы мне будете рассказывать, что такое тяжёлая жизнь? Даже не начинайте. «Порублю в капусту». В мелкую. Умею с блеском.

Мой любимый Серёжка Сморыгин не звонил.

Его:

– Потом перезвоню, – затянулось.

Дни превратились в целую неделю, потом в другую. Скучала и ждала. Сама не звонила. Недоумение имело место быть.

Я про его слова в нашем последнем телефонном разговоре.

– А ты что от меня ждала, что я тебе скажу: Ириша, приезжай ко мне и живи?

Вообще – то, любящий мужчина так и должен был сказать своей любимой женщине: -

– Приезжай и живи.

Вывод напрашивался неутешительный. Я – не любимая женщина. И Сергей не любящий мужчина. Такое заключение сделал мой ум. Моё сердце не хотело верить уму. Надежда ещё жила. Её невозможно «убить» сразу. Мы – отличные адвокаты своей любви. Сожалеть об этом? Радоваться этому? Время стало судьёй. Как должно, так и будет. Отпускаю и эту ситуацию.

Твои слова – пощёчин громы.

Зачем меня так унижать?

Тебе не снять моей короны.

Я – не игрушка. Гордость. Стать.

Четыре дня. Четыре ночи.

Был рай. И снова я одна.

Нам счастье всё вокруг пророчит.

Но выбор твой. И кто судья?

А я скучаю. Знаешь, очень.

И вспоминаю трепет рук.

Чудесный день. Безумство ночи,

Где до небес наш сердца стук.

Ты не звонишь, меня обидев.

А я надеждами живу.

Здесь солнце, волны, чаек крики.

Я в море жар любви стужу.

Моя обретённая мудрая жестокость. В чём она заключалась? Не позволяла себе «болеть» любой проблемой больше двух дней. Регламент установился как-то сам собой. Времени жить остаётся не так много, чтобы «горевать» дни и ночи. У меня есть о ком лить слёзы. Мой старший сын. Мой Митяша. Мой Воин. Мой Пилигрим. Есть ради кого и ради чего жить. Мой младший сын. Мой Дениска. Мой перевёртыш, которого надо вернуть к жизни. К правильной жизни.

Татьяна пригласила к себе на посиделки. Для знакомства со своей младшей сестрой и её подругой. Старшая сестра прилетала из Италии днями позже. Гуськовы управлялись со своей «фермой» часам к восьми вечера. Всех животин надо накормить-напоить и спать загнать. Ближе к девяти часам и пришла. Захватила на всех мешок с мороженым. Продавщица в магазине недоумённо вздёрнула брови, когда назвала количество штук этого вкусного лакомства. Купила на всех по две штуки. Получилось почти двадцать. Гулять, так гулять. Вечера на Кубани были душными. Дождь обходил стороной посёлок Степной.

Зайдя во двор, увидела такую картину: у летней кухни сидят три женщины и пьют коньяк. На столе гора назрезанного арбуза. Ужин! Я после восемнадцати стараюсь не есть. Не хочу превратиться в «пышку». Тяжело носить лишние килограммы. Арбуз – замечательно. Но коньяк? Присела на край стула. Говорили-пили-ели. Вечер плавно перешёл в позднюю ночь. Хозяева ушли спать, а я с их гостями всё ещё общалась. Тяжело мне без общения с нормальными людьми.

Тётя Лена бесконечными рассказами про белого бычка иногда доводила меня до невменяемости. Начинало казаться, что я потихоньку «еду» умом. Денно и нощно проводить время с больным человеком сложно. Для меня точно.

Людмила – младшая сестра Тани задала мне вопрос: