Николай Ольков - Собрание сочинений. 3 том

– Филимон Савельевич, мне дрова привезли, но больно толстые, не могли бы вы их расколоть? Сколько стоит, я заплачу.

Филимону колоть дрова сейчас не хотелось, потому он сказал:

– Две бутылки водки натурой, и завтра ваши дрова будут мельче спичек.

Через час старушка принесла две бутылки. Два дня Филимон не выходил из дома, потом все-таки пришлось, похмелье выдавило. На улице встретились трое знакомых:

– Пошли в котельную, там тепло, и кто-нибудь обязательно придёт с бутылкой.

Филя сел у самого котла, но дрожь не проходила. Кочегар, кидавший в топку уголь, сжалился:

– Тебя чего так корёжит, вчера сильно перебрал или в запое?

Врать не было смысла, и он признался:

– Другую неделю пью, и не жрамши, пукнуть нечем.

– Я тебе дам хлеб и луковицу, поешь.

Только он начал есть, в котельную вошли двое хорошо одетых мужчин:

– Что это за сборище? Кто здесь старший?

Кочегар отложил огромную клюку и снял шапку.

– Старший я, напарник убежал домой, на минутку, у него жена больная.

– А это что за тип?

Кочегар так и отвечал:

– Этот тип зашёл погреться.

– О, да там ещё двое, – заметил проверяющий мужиков на лежанке. – Посторонним покинуть помещение, а кочегара – запиши его фамилию – лишить премиальных.

Гости вышли.

– Начальник наш с председателем райисполкома Ганюшкиным.

– Попадёт тебе?

– Да нет, начальник смирный, сейчас проводит бугра и домой, ну, скажет когда-то на собрании.

Через минуту в котельную влетел молодой парень:

– Ребята, тут все свои? Нет стукачей? Признавайтесь, а то поздно будет.

Кочегар пошевелил клюкой:

– Ты кого пугать собрался? Ты видишь, тут народишко из последних сил, а ты с криком.

– Так вот, братцы, надо мне пару человечков, кое-что перетащить. Естественно, всем перепадет.

Двое покрепче пошли с ним и через полчаса вернулись с двумя ящиками водки. Кочегар сразу сказал:

– Стоп, ребята, так не пойдёт, прячьте, где угодно, здесь шмон будет в первую очередь, и бутылки распить не успеете.

– Пошли ко мне, – оживился Филимон. – Я один, места хватит.

Когда все спрятали в сарае, где когда-то жила корова, сели за скромный стол с хлебом и груздями серафимовой засолки, выпили по первому, Филимон спросил:

– Ребята, а ящики откуда?

– От верблюда. Две машины вчера привезли, мы до темноты разгружали, вот пару ящиков заныкали, а продавщица настолько замёрзла, что ей вообще все по боку. До ближайшей ревизии не хватятся, так что пей, батя, как своё.

Филя выпил, но рассказ этот ему не понравился, и парни вроде свои, но признать не может. Посидев с полчаса, ребята собрались уходить:

– Слышь, батя, водка в коровнике, в сене, смотри, не проболтайся, а то сядешь на одну скамейку. Понял?

Едва дождавшись рассвета, Филя побежал в магазин. Продавщица, ещё сонная, только что открыла дверь:

– Во, нарисовался, первый покупатель. В долг не даю.

– Да нет, слушай, Зина, у тебя вчера два ящика водки увели грузчики. Ты только тихо, иначе они меня порежут. Я тебе на санках привезу под половиком, чтоб не видно было, а ты ворота открой, чтобы не через магазин.

Зина перепугалась:

– Да ты что, дядя Филимон, а у тебя-то как они оказались?

Филя отвернулся:

– Пили вместе, вот и спрятали у меня. А мне тебя жалко, деньжищи-то за два ящика – ого-го! Ну, пошёл я.

Когда сдал водку, на душе полегчало. Зина, добрая душа, дала ему бутылку как премию, а про водку научила, что была, мол, милиция и все сгрузила.

Филимон согласился:

– Сверяться в милицию они не пойдут, вот и все дела.

Только вернулся, вошли те двое.

– Хозяин, непонятки, водчонки-то нет.

Филя сел на лавку:

– Сдал я вашу водку, ребята. Продавщицу мне жалко стало. Вам по бутылке оставил, возьмите на похмелье. Одно то хорошо, что искать вас не будут.

Парни сели на лавки:

– Ну, дедок, учудил. Ладно. Но ящик водки за тобой, мы будем наведываться, ты не забывай.

Филимон пить и есть бросил, совсем пропал мужик, те приходят, требуют, а дать нечего, и из дома взять – шаром покати.

С таким горем и пошёл он на край деревни дровишки бабульке учительнице расколоть, и встретился ему на пути Поликарп Евдинович. Поздравствовались и разойтись могли, только Поликарп Евдинович остановился:

– Не глянешься ты мне, Филимон Савельевич, вроде и трезвый, а лица нет. Ты не заболел ли случаем?

– Да нет, здоров, хотя какое здоровье? На душе мутно.

– Случилось чего? Говори!

Филя и рассказал всю историю про водку, про парней этих, про горе своё.

– Ты после работы ко мне зайди, только трезвый, с пьяным нам дела не решить.

Филимон расколол дрова и зашёл к Поликарпу Евдиновичу. Какая красота! Живёт один, а порядок – не у каждой женщины такой найдёшь. Сел под порогом. Хозяин под руки провёл в передний угол, положил на стол свёрток денег.

– Вот это все за два ящика водки, часть за выпитое отдашь Зине, а остальное этим крохоборам. На них бы милицию, но это долгая история, и мы с тобой стары по судам да следствиям болтаться. Путь подавятся этой водкой, бессовестные они люди.

Филимон денег не берет:

– Поликарп Евдинович, а как же я с тобой расчёт буду вести?

Хозяин засмеялся:

– А никак! Забудь про это горе, да больше не связывайся, а то ещё на старости в каталажку попадёшь.

На том и расстались.

В День Победы его тоже посадили за стол рядом с Поликарпом Евдиновичем, налили фронтовые сто грамм, говорили речи. Он вообще боялся этого мужика, если на улице встречал, непременно переходил на другую сторону. Какой-то он был укоризненный, слова не говорил, а упрёк в неправедной жизни так и пер от него. Филя даже подозревал, что Поликарп из святых, что по земле ходят, вот ты посмотри, при жизни бабы своей никто за ним ничего не замечал, даже специально одну науськивали, уж она и так перед ним, и этак, а он только усмехнулся, дурочкой её ласково назвал и ушёл. Дела на отсевках было, когда всей деревней за совхозный счёт гуляют. А когда вместе с бабой где появлялся, стыдно было смотреть, как молоденькие, он ей – Кристюшка, она ему – Полинька, да с улыбочкой. Не заведено так в деревне! Конечно, больше всего Филимона возмущало, что Поликарп не пьёт, так, для уважения рюмку пригубит, и все. И не скажешь, что лечился или больной какой, вон какой производитель.

– Ты не переживай, Филимон Савельич, я тебя сегодняшним днём осуждать не стану, выпей за ребят наших, кто не вернулся, кто тут уж помер, не дожив веку. Меня вот пронесла война почти на руках, десять раз у смерти на очереди был, а выскакивал. Конечно, ребята пособляли, без товарищев на фронте и дня не протянешь. Хочешь – мой пай возьми, только на ногах домой уйди, чтобы люди не смеялись.

Филимон в тот вечер набрался крепко, пришёл домой, не сам, конечно, пионеры привели. Спал, как всегда, на диване, просыпался рано, потому что похмелье ко сну не располагало. Проснулся, открыл глаза и увидел цветущую сирень, она почти все окно заслонила. Крупные бутоны были так жизнерадостны, что Филимон заплакал: