Саша Зайцев - Советские тексты в постсоветской редакции

Анна Захаровна желала маршировать в ногу с научным прогрессом. Как-то явилась ей светлая мысль. И предложила Микоянская ученикам завести по толстой общей тетради и разделить их (тетради) на пятнадцать частей каждую – по количеству республик Советского Союза – и соответственно озаглавить. Далее мальчикам и девочкам предстояло вырезать из газет заметки о битвах за урожай и прочих трудовых вахтах и буднях. Ну, например, Ивановский прядильный комбинат перевыполнил намеченный план на столько-то километров пряжи, железнодорожники Гомельского депо соревнуются под девизом «Меньшим числом локомотивов перевезем больше народнохозяйственных грузов», флагман отечественного хлеборобства (виноделия) Ворошиловградский колхоз имени Котовского (Кишиневский ликеро-водочный завод) засыпал (влил) в закрома (бочки и иные емкости) Родины на столько-то тонн (гектолитров) зерна (портвейна, водки, коньяка) больше, чем взял на себя обязательств, и т.п. Заметочка аккуратно вклеивается в раздел, к которому имеет непосредственное отношение («Белорусская ССР», «Молдавская ССР», «Казахская …). Под ней обязательно указывается источник (г. «Правда», г. Советская Россия», ж. «Коммунист»…) и дата. Называться тетрадь будет «Дневником пятилетки». Анна Захаровна довела до общего сведения, что состояние (толщина) «Дневника» окажет решающее значение при выставлении оценки за год, поскольку ученики должны не только раскрашивать в контурных картах различные регионы цветными карандашами, но и четко себе представлять, что в этих регионах происходит. Педагогическому совету идея понравилась, и директор внедрил ее в учебный процесс, объявив Анне Захаровне преждевременную благодарность. Казалось, и ученики заинтересовались. Даже у Вовки Ульянова «Дневник» пух как голодающие Поволжья. Тем временем пронесся тревожный слух о массовом отравлении школьными завтраками и всеобщем поносе. Не то, чтобы были задристаны все туалеты, а ученики на каждом углу хватались за животы и стремглав неслись к унитазам – тревогу забила библиотекарша. Все без исключения библиотечные подшивки газет были либо изрезаны и разодраны в клочья, либо попросту исчезли. Что могла предположить старая женщина в условиях острейшего дефицита туалетной бумаги? Но вот, что странно: ни одна книга, ни один литературный журнал не пострадали, хотя по качеству бумаги газетам не уступали. Больше того, вырванный книжный лист, если его хорошенько скомкать, а затем разгладить, оказывался даже несколько мягче газетного. Версия отравления отпала. Ее несостоятельность подтвердили и прибывшие врачи санэпидемстанции. Но внутренний фактор неожиданно сменился внешним. В подъездах и раньше воровали газеты и журналы, случалось, что и поджигали их прямо в почтовых ящиках, но чтобы так… Уничтожение печатной продукции в окрестных домах стало принимать необратимый характер. Жильцы были вынуждены (а что делать?) выставлять дежурных по подъездам. Бдительность подписчиков принесла результаты, причем довольно неожиданные. За руку схватили не Вову Ульянова, не Леву Бронштейна, друга и почитателя Вовиных пакостей и безобразий, а отличника учебы Феликса Дзержинюка. Примкнувший к нему пионерский актив класса зазевался, стоя на шухере. Феликс сдал их всех с потрохами дознавателю в детской комнате милиции, вымаливая прощение.

Так прекратили существование «Дневники пятилетки», благодарность Анне Захаровне отменили и тем ограничились. Не исключено также, что мир потерял какого-нибудь будущего Пржевальского или Миклухо-Маклая, ибо педагогические методы Анны Захаровны Микоянской убивали любовь к географии, когда она (любовь) еще даже не успевала зародиться. Но это лишь гипотеза, по истинности имеющая право на существование не более анекдота про онаниста, загубившего в кулаке гимнаста.

– Жизнь дается человеку один раз, и стрелять надо так, чтобы жертвам было мучительно больно после каждого меткого выстрела, чтобы не жег позор за случайные и безответственные промахи, и чтобы закуривая на большой перемене в помещении за дверью с одной буквой «М», ты мог, не лукавя, сказать: «Не «Дневник пятилетки» красит человека, а человек красит «Дневник пятилетки».

– Лева, что ты несешь?

– Счастье людям, – тряхнул рыжей шевелюрой Лева Бронштейн. – Николай Островский. «Как закалялась сталь». Тут еще, знаете, как-то сама собой мелодия напрашивается. – Лева зажмурился и засвистел мотив песни «И боец молодой вдруг поник головой – комсомольское сердце пробито…» Просьбу пригласить в школу родителей он не расслышал из-за прозвеневшего в нужный момент звонка, возвестившего окончание урока.

Оговоримся: на время перемен Бронштейн объявил учителям бойкот: «Голова у меня пустая, потому что устаю я от вас. Урок добросовестно приготовлю, за парту сяду, и через полчаса будто и книгу не раскрывал – в ушах звенит, в глазах темно. Перемена дается, чтобы с мыслями собираться. На занятиях задавайте вопросы, ставьте двойки, вызывайте родителей, выгоняйте из класса, но после звонка руки прочь!» На Леву не действовали ни угрозы, ни увещевания. Постепенно его оставили в покое. А он курил на последнем этаже в туалете и бренчал на гитаре, исполняя любимые песни Ильича (отчество Вовки Ульянова) «Help», «Yesterday», «Yellow submarine» and «Don`t let me down». Ильич подыгрывал ему на скрипке – Вовкина мама Мария Александровна преподавала игру на этом инструменте в музыкальной школе. Их услышала учительница пения Инесса Армандосовна Люксембургова и предложила свои услуги по классу вокала (не в туалете, разумеется, а поодаль). Образовалась школьная вокально-инструментальная группа. После первого же вечера с танцами в актовом зале ее разогнал ко всем чертям директор школы Зиновий Аркадьевич Каменев по причине неистовства поклонников, затеявших массовую драку. Трое зачинщиков были на лицо. Люксембургову из школы уволили, Ульянову и Бронштейну выставили в четверти неудовлетворительные оценки по поведению.

Назревала революционная ситуация.

В лаборатории кабинета биологии пропала заспиртованная лягушка.

Учитель химии Дмитрий Иванович Мендельсон по ошибке спустил в унитаз склянку с натрием, приняв ее за испорченную печень трески.

На практических занятиях по физике Белла Львовна Рунге, показывая ученикам, как надо правильно собирать детекторный приемник, на волне «Маяка» поймала «Голос Америки» и от неожиданности потеряла сознание.

Вот-вот послышатся шаги командора в кабинете директора. А Вова и Лева ведут себя тише воды, ниже травы, уроков не прогуливают – не равён час, отличниками станут. Ульянов принес извинения учительнице литературы Надежде Константиновне за глупые шутки и пообещал ей впредь никогда больше не предлагать руки и сердца. Бронштейн перестал бойкотировать педагогический состав. И что? А то, что на втором этаже канализацию прорвало. Нагрянула комиссия из РОНО. Член комиссии неосторожно задел рукавом пустотелый бюст Ленина в кабинете директора. Раздался легкий хрустальный звон. Прикрыли дверь – совещание. Комиссия существенных недостатков не обнаружила и лишь порекомендовала восстановить на работе учительницу пения Люксембургову. Люксембургова отказалась. Ее место занял бывший солист Ансамбля песни и пляски Советской армии имени Александрова. Ульянов с Бронштейном музицируют по вечерам в каком-то клубе, где ими, поговаривают, заинтересовался сам Алексей Козлов.