Михаил Ефимов - Отрывки из жизни внутри музея (сборник)

Мы в подвалах бывали нечасто, но это был как раз такой день. Наша задача была вытащить тяжеленные отреставрированные камни с надписями на древних языках и весившие сотню-две килограммов, поднять по нескольким ступенькам и поставить на погрузчик. Всё действо производилось с криками и руганью, в общем, как всегда, весело. Камни грузились на салазки, которые, в свою очередь, тащились волоком по каменному полу, затем по постеленным поверх лестницы мосткам и наконец по улице до погрузчика.

– Три, шестнадцать! – орал Дима, и все с криком, а может, стоном «Ха!» передвигали камень на несколько сантиметров. Настоящие «бурлаки на Волге».

Два самых больших каменюки мы уже осилили, бригадир объявил пятиминутный перекур. И только разогнув натруженные спины, услышали знакомое шарканье.

– О, Вадик идёт, – раздался чей-то смех. Вадика сложно не узнать даже издали. Такую уж оригинальную походку он получил свыше… ну, или тяжёлая жизнь в процессе преподнесла, что вероятнее. Он шёл, вынеся туловище вперёд, как бы нависая над землёй головой и телом, но нависая не грозно, а как-то обречённо, но с юмором, не жалостливо. Получалось, что голова стремилась вперёд, чуть за ней поспевало туловище, а ноги волочились сзади, издавая шаркающие звуки. Видимо, на них и висел весь груз бытия. Характер Вадика был под стать: снаружи весёлый и остроумный, внутри нервный и напряжённый, что доказывала привычка нервно грызть ногти.

– Ты чего, только пришёл на работу? – заорал Андреич. – Мы уже половину сделали… припёрся он. Иди, откуда пришёл, мы не нуждаемся в твоей помощи.

Ситуация знакомая: чтобы избежать дальнейших вспышек ярости, надо промолчать, потупить взор и затеряться где-нибудь среди ребят, дабы не раздражать взор бригадира. Это Вадик и сделал. Салазки с очередным камнем мы толкали уже вместе с ним.

После погрузчика камни должны попасть в стоящую рядом фуру, которая повезёт их в фондохранилище. Поэтому камень, после того как его вытаскивали на поверхность из подвала, ставился на каролину. Каролина завозилась на ковш погрузчика, поднималась, а четыре человека принимали эту конструкцию в машине. Там полегче: всего-то провести камень в самый конец длинного кузова и опустить. Так как наша четвёрка хорошо справилась с такой работой, она же и поехала разгружать камни в Старую Деревню. Разгрузка в фондохранилище не требовала таких физических подвигов, как погрузка. Полы там ровные, а также имелся грузовой лифт. Такой лифт мог бы находиться и в здании Эрмитажа в каком-нибудь из внутренних дворов, во всяком случае, так во многих музеях мира, но по досадной причине у нас он отсутствовал. А причина такова: невозможно внести изменения в архитектуру старинного здания, являющегося само по себе экспонатом, даже если это действо желаемое и нужное.

К обеду мы вернулись в Эрмитаж. А ровно в час, с подачи Ольги Николаевны опять оказались в родных катакомбах. Правда, на этот раз по другому делу.

– Мальчики, все идём за бойлерную, будем расчищать подвал.

Насколько я помню, так было заведено всегда, когда не имелось срочных работ в самом музее. Бойлерная являлась диким местом, где до сих пор витал дух социализма. Нагромождение когда-то нужных вещей, а сейчас ставших раритетами, вызывало интерес и благоговение. Тут находились портреты и скульптуры дедушки Ленина, флаги, доски почёта, и старые, видавшие виды советские вешалки. Когда сюда заходили люди, а это случалось очень редко, казалось, что со щелчком тумблера, включающего свет, и скрежетанием ключа в старом амбарном замке, висящем на покорёженной железной двери, из старого сырого помещения исчезают призраки былых лет и совсем другой жизни Эрмитажа. Причём исчезали они недовольно, и как только дверь за последним человеком закрывалась, и тушился свет, призраки тут же возвращались в принадлежащее только им логово. «Тут бегают дикие бойлеры», – шутили мы.

И вот когда вслед за нами сюда вошла и Ольга Николаевна, и от её громогласных команд в помещении стало людно и совсем не страшно, работа закипела.

– Ребята, вы видите эту кучу?

В самом углу подвала лежали друг на друге деревянные ящики.

– Их надо перебрать, то, что уже негодно к использованию, выкинуть, а остальное аккуратно сложить в другой угол.

Первая пара ящиков порадовала своим целым и крепким видом, но, подняв третий, нижний, на пол посыпались прозрачные пластмассовые коробочки, перемешанные с трухой.

– Господи, коробка-то совсем прогнила, у неё же практически нет дна, одна плесень, – с отвращением процедил кто-то из «обозников».

Все, как по команде, достали и надели перчатки. Я поднял одну из маленьких коробочек. Низ у неё был из чёрной пластмассы, а крышка прозрачная. Повертев и подумав, для чего это изделие предназначено, я решил, что лучше спросить, а не гадать.

– Ребята, это заказывалось для отдела нумизматики, и очень давно, – просветила нас Ольга Николаевна, – в них должны храниться монеты.

– Так они, наверное, и не помнят об этих драгоценных залежах. Может, просто выкинем всё? Чего перекладывать с места на место каждый год, пока оно не превратится в труху? – предложил я.

– Нет, мальчики, мы этого сделать не можем и не имеем права. Так что работайте, а я приду через час, посмотрю.

Половина всех коробок оказалась непригодна даже к складированию, разве что в печку, а вот другая половина оказалась ещё жива, и на внешний вид протянет ещё несколько лет. Более невезучую, погибшую половину мы погрузили на носилки, когда-то используемые по назначению, а теперь стоявшие прямо там, в подвале, и стали по двое носить в мусорный бак во дворе. Путь проходил через всё длинное помещение бойлерной, а также через наши кладовые, которые выглядели почище и посовременнее. Хранились в них ковры, по которым каждый посетитель, не задумываясь, ступает ногами, новые тележки и шторы, так прелестно украшающие окна залов Эрмитажа. В общем, кладовая была наполнена, как говорится, до краёв. Поэтому приходилось петлять, поднимать и опускать носилки с погибшими в неравной схватке с плесневым грибком коробками. А вот из их живых собратьев мы образовали новую аккуратную кучу, правда, меньше, чем первая. А чтобы она так быстро не прогнила, её ставили на деревянные поддоны, принесённые из кладовой в Пергаме. Ведь этим ящикам предстояло скучать в подвале ещё год до следующей ревизии.

Только мы закончили это дело, появилась Ольга Николаевна. Она как чувствовала, когда работа подходит к концу и заботилась, дабы не допустить нашего расхолаживания.

– Так, хорошо, я вижу вы всё сделали. Отдохните пять минут и надо ещё вынести во двор части старых вешалок. Там уже стоит машина, повезёт их в металлолом.