Михаил Ефимов - Скорлупа

И если сначала любовные отношения с противоположным полом мне представлялись в основном как чистые, платонические, то позже пришлось научиться врать и хитрить – чистоты-то всё равно не получалось. Ведь реальный мир не соглашался с моими фантазиями, он состоял не только из поэтов.

Намного позже произошло качественное изменение в отношениях с женским полом. Правда, и тут не без зигзагов. Как человек необычный, достаточно интересный, добрый, с тонкой душой, я имел успех у прекрасной половины, но в основном в качестве хорошего друга. Как правило, красавицы сначала проявляли ко мне сильный интерес, но после более глубокого знакомства и общения, которое, кстати, я сам активизировал, они несколько разочаровывались. Не все, конечно, но именно те, которые нравились мне. Причина в основном была такая: настоящий мужик, по их мнению, должен интересоваться в основном зарабатыванием денег и автомобилями, а также иметь жёсткую душевную организацию, и желательно попроще. А остальные качества он может иметь как приложение к личности, причём необязательное. Именно это в биологии женщины вызывало уверенность в надёжности, поэтому я не совсем вписывался в их представления о мужчинах. И хотя моя надёжность проверена прежними долговременными отношениями и браками… но кто ж на слово-то верит – биология диктует мозгу правила. Хотя мои черты, отличные от многих, и вызывали женский интерес, но отойти от стандартных понятий большинство из них не могли.

Но основной проблемой поиска было даже не это. Необходимость видеть рядом с собой красивую внешним и внутренним миром девушку в тот момент, когда я вынырну из омута влюблённости, – вот что оказалось самым сложным. Ибо в сам омут я мог нырнуть с любой, причём в первые же дни знакомства – такова моя влюбчивая сущность. Нырял надолго и с головой. А вот вынырнуть через какое-то время с уже успокоившейся от горячки душой и увидеть рядом совсем несимпатичного мне человека оказывалось самым страшным. Ведь после приходилось об этом человеку говорить… хорошему человеку, возможно, уже любящему меня… Это больно… и ей, и мне.

Зато – спасибо системе равновесия – мне везло с другой стороны. Если уж удавалось знакомство, то девушка была лапушкой – доброй, умной, самостоятельной, без малейшего намёка на меркантильность, а это сейчас большая редкость. Ведь само понимание, что ты для кого-то мужчина только до той поры, пока у тебя есть деньги, вызывало отвращение. А им ничего от меня не надо было, кроме любви и понимания, а надёжность они определяли не первоначальными чувствами, а опытным путём, и именно это вызывало сильное желание дать им всё. Мне самому деньги практически не нужны, поэтому я готов отдать их любимому человеку без остатка, не чувствуя в душе никакой жалости к быстрому их исчезновению. Ответная любовь и благодарность в сотни раз важнее и приятнее прямоугольной пачки бумаги.

Правда, такое моё пренебрежение к материальным благам и конкретно к банковским бумажкам имело и другую, странную сторону. Например, если человек был при этих бумажках, мне иногда хотелось не просто чем-то бескорыстно помочь, а чтобы ему захотелось после этого меня отблагодарить. И всё для того, чтобы красиво от его благодарности отказаться, рисованно показав себя этаким святым. Ну не глупость ли? Такие вот метаморфозы сознания… а может, показуха, и для этой показухи необходим только один зритель – я сам. Правда, добро делать приятно в любом случае, я получал от этого удовольствие. Но часто после этого копался в себе: а не по причине ли показной гордыни или, наоборот, презрения к собственным желаниям, я сделал то или иное?

Самым спокойным местом было метро, в нём я полностью расслаблялся и уходил в себя. Мерный гул, отсутствие впечатлений и частой смены антуража, да и сами люди, находящиеся в одинаковых условиях задумчивой дрёмы. Там «скорлупа» давала время на отдых методом слияния с общей биомассой людей; в это время я не должен был себя защищать под маской жёсткости, скрывать ранимую впечатлительную душу и вообще думать в нелицеприятном для меня направлении.

Метро. Нищий мужчина с характерной внешностью, но тем не менее приятного для глаза вида очень медленно, как будто тянул из меня жилы, прошёл мимо и остановился чуть поодаль, кто-то ему давал денег. Лицо благообразное, и к тому же я сразу увидел на нём печать доброты и душевной боли, на меня накатили жалость, желание отдать ему всё, но рациональная наработка оставила желание, так и не воплотив его в действие.

Когда это делали люди со злыми, глупыми или, ещё хуже, наглыми лицами, меня охватывали злость и отвращение к ним….

Всё же захотелось дать этому доброму жалкому человеку денег, но для этого пришлось бы пройти на виду у всех, через равнодушные к чувствам, но алчные к зрелищам взгляды, которые обычно пусто бродили по вагону и по сидящим соседям. Но стоило сделать что-нибудь из списка резких движений – поднять руку, передвинуться, подойти и во что-то внимательно вглядеться, только главное, чтобы резко – хищные взгляды, как клювы, впивались и не отпускали, пока не поймут причину движения или не увидят конечную стадию. Так было всегда, если вагон шёл полупустой.

Молодой парень прошёл мимо меня к нищему и дал денег, спокойно и уверенно. Но мне бы пришлось сначала вылезти из своей скорлупы обезличивания, слития с толпой и полного спокойствия. А ведь у парня такой скорлупы явно не было, ему и терять поэтому нечего. Это тяжело, в данный момент выше моих сил – и я остался на месте со своей жалостью.

Из метро я выходил совсем в другой мир – в мир большого города, привычного Невского и спешащих задумчивых людей. Я, как и они, шёл… нет, тащил сам себя на работу. Ведь работу, как и обещалось выше, в последнее время можно приравнять к аду. Именно из-за этого с утра ещё дома вибрировало всё внутри и передавалось кончикам пальцев. Я всегда предвкушал, что меня ждёт. Но не будем останавливаться и сравнивать работу с личной жизнью – для меня приоритеты давно расставлены.

Моя бывшая жена меня по-настоящему любила, как и я её. В самом начале наша любовь напоминала феерию, взрыв чувств, очень долгое время спавших и ждущих освобождения. Потом спокойную довольную жизнь, постепенно нисходящую к сплошным недовольствам. Стало понятно, что мы с ней не можем идеально сойтись по причине разных социальных ступеней и, соответственно, разных интересов, разного юмора, стиля общения.

При расставании чувства хлынули новой волной, но было поздно. Это похоже на отрывание куска тела – пока он есть, он не замечается, но оторви его, и ты поймёшь, как к нему привык и как больно без него. С ней было то же самое: расставаясь, мы оба стонали. Был и положительный для меня момент, правда, очень постыдный. Её оставшаяся любовь ко мне много лет помогала пережить одиночество. Ну и, конечно, с моей стороны было то же самое. Ведь, зная, что тебя любят, пусть даже очень далеко и пусть даже без бешенства и огня, а спокойно и тепло, от этого всегда легче. Подло? Но я успокаивал себя тем, что к ней я имею такое же тепло, и, возможно, это тепло спасёт её в нужную минуту.