Александр Янин - Несерьёзные отношения. Сборник рассказов

– Как у Маши дела? – спросила Лида, но тут же осеклась.

– Мам!

Дима отложил телефон и сделал большой глоток остывшего чая.

– Я же тебя просил! Ну сколько можно повторять! Нет больше никакой Маши. Всё! Забудь и не вспоминай её теперь. Ну почему ты опять за своё!

Лида полюбила Машу. Она была единственной из всех девушек Димы, кто ей понравился и кому она доверяла. Из хорошей семьи, училась на журналиста, была всегда очень внимательна и ласкова, и это не казалось наигранным или нарочитым. На прошлый день рождения, они с Димой подарили Лиде стиральную машину. И не просто заказали в магазине и привезли в коробке. А завернули в огромный кусок цветной бумаги и незаметно внесли в дом. После этого Лида проплакала три ночи подряд. От счастья, наверное.

– Когда же ты найдешь ту, единственную, сынок?

Дима продолжал ерепениться.

– Не начинай! Ну, блин! Опять ты со своими вопросами! Сколько можно? Как найду, узнаешь! – Дима выдохнул и переменил тон, – На днях с Колей столкнулся в метро. Сказал, что видел тебя с бутылкой вина. Опять началось?

– Коле только повод дай. Язык без костей. Я ему замечание тут сделала, он постоянно гоняет по поселку, как ненормальный. Не дай бог чего, детишки гуляют ведь, старики. Еще и дорогу портит. У его квадроцикла колёса огроменные. Землю перепахивает, как трактор, не пройти потом.

– От темы уходить не надо. Вино было?

– Ой, Дима, душу ты из меня вынуть хочешь? – Лида перестала сдерживаться, – Подарок это был, на работе всем дарили, в честь праздника.

Лида резко вскочила и достала из кухонного шкафчика бутылку белого вина и с грохотом поставила на стол. Дима отвернулся. Но успел обратить внимание, что бутылка не початая.

– Почему ты со мной так? Что я тебе сделала? Виновата во многом, не права, но плохого никогда тебе не желала!

– Началось… – Дима встал и подошел к окну.

Лиду будто бы прорвало, она больше не пыталась скрывать эмоций и ничего не таила. Крупные слёзы стекали по её щекам, а руки то и дело прижимались к груди.

– Думаешь легко мне было? С маленьким ребёнком на руках в середине девяностых, когда ни денег, ни работы? А теперь вымахал и мать учит, как надо жить! Ты не заходи, ты не спрашивай, так не права, эдак не угодила! Зачем тогда вообще приехал? Похорони меня заживо, и живи спокойно! Я перед твоими приездами уже шороха каждого боюсь! Как он посмотрит, что он скажет! Голова кругом!

Лида рухнула на табуретку и окончательно разрыдалась. Она плакала так, как плачут не от душевной муки, а от сильной физической боли – надрывно, громко, до набухших жил и хрипоты.

Дима молча надел куртку. Подошел к двери и обернулся. Мать не прекращала рыдать.

– Я еще на одиннадцать-двадцать успею.

Дима вышел и тихо прикрыл дверь. Он шел до станции и не о чем не думал. Ему было тоскливо – внутри, где-то возле сердца, разливалась едкая горечь и обида. Но обида скорее на себя. В который раз встреча с матерью закончилась истерикой и его ночным возвращением в Москву.

На станции было холодно, ветрено. Несколько человек сидели на лавочке и пили пиво. Они громко смеялись и спорили о том, кто дольше протерпит и не сходит за платформу отлить.

В пустом вагоне Дима закрыл глаза и вспомнил последнюю встречу с Машей. Это был теплый зимний вечер. Они шли по парку Сокольники, с неба падали мохнатые хлопья снега. Маша говорила о том, что уходит от него, что она его разлюбила, у них разные интересы, цели в жизни, и еще она не уверена, что и ему, Диме, это очень нужно. А ей важна надежность в человеке и бытовая стабильность. Но Дима перестал слушать уже после того, как Маша произнесла слово – разлюбила. В ушах застыл странный гул, как при сотрясении мозга. Возле её подъезда на Профсоюзной улице он сообщил о том, что и сам давно подумывал уйти. Маша улыбнулась, поцеловала его в щеку и растворилась. Перед носом Димы звучно хлопнула железная дверь, на которой трепыхалась потёртая бумажка с объявлением о продаже квартиры. Он несколько долгих минут изучал текст. Перечитывал вновь и вновь, пока дверь снова не распахнулась, и оттуда не показалась морда овчарки, а за ней и фигура крупного мужчины в спортивном костюме.

После этого вечера Дима не ночевал дома три дня. Пил и спал на раскладушке у своего друга в Медведково. Пока к тому не вернулись из Италии родители.

Объявили конечную.

Дима зашел домой и рухнул на кровать, не раздеваясь. Он долго пролежал без движений, пока не пропищал будильник на мобильном телефоне. После двух чашек кофе и горячего душа, Дима немного взбодрился и отправился на работу.

На выходные Дима уехал в Рузу, на дачу к своему приятелю. У того был большой дом и новенькая баня. Дима очень любил париться и выбегать на улицу, обтираться снегом. Когда-то, так делал его отец, когда брал его с собой в деревню к бабушке.

Дима вернулся домой в воскресенье вечером. Дома было как-то уютно и тепло. Он переоделся в домашнее, вымыл руки, обратив внимание, как хорошо пахнет из туалета. Зайдя на кухню, он увидел на плите большую алюминиевую кастрюлю. Дима открыл крышку. Это был борщ, красный, наваристый, с кусочками мяса и лавровым листом, плавающим на поверхности, как гондола по каналам Венеции. Дима улыбнулся, достал половник и налил себе полную тарелку. Только сейчас он понял, как проголодался за последние пару дней.

Младший брат

Был поздний октябрьский вечер. Из чрева хмурого неба сыпались мелкие холодные капли. Лупоглазая морда трамвая всё никак не показывалась из-за крутого поворота улицы Кржижановского.

Шура чувствовал себя разбитым. Вторую неделю он помогал делать ремонт своему старшему брату Вале в квартире, где раньше жил их двоюродный дед. Был самый разгар отделочных работ. Белорусские строители не жалели ни себя, ни других. Были сроки и были деньги, а еще голодные родственники в Бресте. Приходилось постоянно отвозить мусор на свалку или ездить на строительные рынки за материалом, которого никогда не хватало. Шура в этот день был без машины, решил выпить разливного пива с Валей после очередных монотонных и нервных усилий.

– Ну ничего, еще тысяч двести, и будет счастье, – повторял Валя, открывая очередную литровую бутылку разливухи. До этого он говорил то о трёхстах тысячах, то пятистах, и всегда ждал какого-то счастья.

– Главное, чтобы ламинат успели положить к тому моменту, как кухню привезут.

Шура молча кивал и делал большие глотки. Помогать брату было за радость. Грустно было только возвращаться в коммунальную квартиру, в одну из больших и неуютных комнат. Из всей семьи Шура остался один, кто не решил проблем с жильем. Он не был притязательным. Будучи младшим ребенком, он не ходил в любимчиках. Да и вообще, отношения в семье были очень ровными, даже немного прохладными. Единственный принцип, которому следовали и который не обсуждался – принцип старшинства. Поэтому одежда, бытовая техника, автомобили по привычке передавались от старшего брата младшему.