Александр Сороковик - И смерти не будет… Рассказы о наших современниках

– Так что, – Сазонов слегка задыхался, говорить было трудно, – значит, у меня есть шанс? Я… не умру?

– А кто тебе сказал, что ты вообще умрёшь? Не повторяй глупостей, готовься к операции и выброси из головы эту чушь! – он внимательно посмотрел в глаза Сазонову, подмигнул не фамильярно, а вовсе ободряюще, и тихо добавил. – А смерти, Андрей, вообще нет!

– Как это нет? – ошарашено спросил Сазонов.

– А так! Нет, и всё! – Ставинский слегка отмахнул рукой в сторону двери, и тут же медсестре: – Антонина, давай следующего!

* * *

…Вечером дети притащили на его кухню целую художественную мастерскую: тут были красители в пакетиках – и обычные, и перламутровые, и какие-то блестящие. Листочки с серебристыми и золотистыми наклейками в виде голубей, крестиков, цветов. Сазонов вспомнил детство – его бабушка тоже красила яйца к Пасхе, но они у неё получались только трёх расцветок: коричневые, – сваренные в луковой шелухе, красные и ярко—зелёные.

А ещё Вера принесла специальные разноцветные восковые карандаши – один из способов предполагал раскраску ими яиц, погружаемых затем в краситель. Такое яйцо получалось ярким, необычайно красивым, неповторимым.

Сазонов с интересом наблюдал за всеми процессами, никуда не вмешиваясь – Вера сама прекрасно знала технологию. Вот она опустила в кастрюльку, где кипела вода с луковой шелухой несколько яиц, обсыпанных сухим рисом и завёрнутых в марлю. Потом, когда их достали, получились красивые пёстрые коричневые крашенки.

Обычные, выкрашенные в какой-либо яркий цвет, яйца высыхали и поступали в распоряжение Маруси и Вани. Они деловито наклеивали различные картинки, ссорясь иногда из-за наиболее красивой.

Вскоре Вера достала восковые карандаши, дети начали разрисовывать яйца и опускать их в краситель. Получалось не очень – яйца овальные, да ещё и горячие – рисовать на них сложно, а на холодных воск не оставляет следа. Даже у Веры получалось не совсем хорошо. Сазонов не вытерпел:

– А можно мне попробовать?

– Ой, конечно, дядя Андрей, попробуйте! – захлопала в ладоши Маруся. Вера просто подвинула к нему карандаши и улыбнулась. Сазонов повертел их в руках, взял горячее яйцо.

– А что рисовать-то нужно? – спохватился он.

– Праздничное, весёлое! Птичек, цветочки, солнышко. Крест, свечку. «Христос Воскресе!» написать, – защебетала Маруся.

Сазонов смущённо улыбнулся, взял карандаш. Сколько же лет он не рисовал! Горячее яйцо обжигало руку, но он не замечал этого. Вот появилось облако, из-за него солнечные лучи. Внизу – тюльпаны. На другом яйце он изобразил стаю голубей, поднимающихся ввысь.

Дети притихли и широко раскрытыми глазами смотрели на чудо: пустая белая скорлупа покрывалась удивительными рисунками, узорами, цветами, облаками и птицами. Вера брала разрисованные яйца, опускала их в краску, а потом вынимала, клала на специальные подставки, чтобы высыхали.

Сазонов забыл обо всём. Никогда не молившийся, не отрицающий Бога, но и особо не верящий в Него, он так боялся к Нему обращаться! Так не хотел просить о своём выздоровлении! Так опасался, что эти симпатичные Кузнецовы, приютившие его, заставят читать молитвы или же сами станут за него молиться!

А теперь он, сам не ожидая от себя, творил своими руками Красоту, предназначенную для Праздника, величайшего Праздника Воскресения. Если в этот день может воскреснуть Сын Божий, распятый и умерший на Кресте, то почему не может воскреснуть обычный человек Сазонов, ещё живой, но много раз умиравший от одного слова сомнения, от одного не самого лучшего анализа, от одной брехливой статьи в Интернете!

Он просто делал то, что умел – рисовал чудесные картинки, словно говоря: «Вот я, Андрей Сазонов, песчинка в омуте мироздания. Я не умею читать молитвы, но вот, говорю с Тобой сейчас, как умею, не словами, а своими рисунками. Я хочу выздороветь, я хочу видеть это небо с голубями, эти листья и цветы, эти облака с солнечным лучом! Я хочу приехать домой, достать из кладовки старый ящик с красками, сдуть с него пыль и снова рисовать, увековечивать в своих рисунках эту красоту, а значит, и Того, кто её создал! Вот моя душа, Господи – она здесь, в этих облаках, цветах и птицах, в этой неумелой молитве…»

Он остановился, только когда закончились яйца, положил на стол остатки восковых карандашей, бессильно опустил руки. Вскоре Вера достала последнее яйцо из баночки с краской, положила на подставку. Дети разом загалдели, восторженно рассматривая необычайные, чу́дные, потрясающе красивые яйца.

– Дядя Андрей, а вы – художник? – Маруся смотрела на него распахнутыми в изумлении глазами.

– Не знаю, – смущённо улыбнулся Сазонов, – когда-то хотел им стать, да не вышло. А, может, опять стану…

Он поднялся из-за стола, вышел во двор. Стоял дивный апрельский вечер, на небо, теряющее хрупкую прозрачность, наливающееся тёмной синью, робко выбирались первые звёзды. Они ласково улыбались, подмигивали, прятались за маленькими тучками. Казалось, всё дышит праздником, который не наступил, но уже рядом, уже грядёт. Ещё не время, ещё Бог мёртв, но вот послезавтра ударят ликующие колокола, возвестят миру радостную весть, что Он снова жив. И праздничная ночь Воскресения засияет множеством свечных огоньков, человеческих улыбок, ярких разноцветных яиц – и неумело покрашенных наивной рукой ребёнка, и расписанных уверенной кистью когда-то подававшего надежды художника.

И не останется мёртвых в эту ночь, ибо даже те, кто готовился умереть, поймут, что они будут жить, что мудрый профессор говорил правду и что смерти на самом деле нет!

Кто-то сказал, что в Новый год сбываются желания, происходят чудеса и случаются волшебные подарки. В это верит большинство детей, но чем старше они становятся, тем меньше остаётся этой веры. С каждым годом всё сложнее загадываются желания, всё мельче происходящие чудеса, всё обыденнее подарки… И верить-то всё ещё очень хочется, и кажется, что вот в этот год всё наконец и сбудется, состоится самое главное чудо, подарят самый сказочный подарок…

Катеньке девятнадцать. Это обычная девушка, скорее худенькая, чем полная, с милым личиком, стройной, но не модельной фигуркой, тёмными волосами, стянутыми в «хвостик». Одета Катенька в чистую, добротную, но совершенно не гламурную одежду, в маленьких ушках – простенькие золотые серёжки. Она давно не верит в новогодние чудеса, и только где-то на самом донышке её души, в заветном уголочке, живёт робкая надежда: а вдруг?

Учиться в институте Катенька не может, даже на бюджетном – надо зарабатывать самой, одной маминой зарплаты не хватит. Да и вообще, сколько можно на маму рассчитывать! Она окончила какие-то торговые курсы, но работу найти трудно. Реализатором на рынок идти не хочется – там очень тяжело и не остаётся времени на учёбу, а Кате нужно обязательно поступить на заочный, ведь без образования не пробьёшься никуда.