Виктор Кустов - Провинциалы. Книга 2. Уроки истории

Теперь он по вечерам мучительно, двумя пальцами, пытался напечатать рассказ на редакционной пишущей машинке, а днем подчищал хвосты, сдавал зачеты, спорил с доцентом Гавриловым, который не соглашался с некоторыми выводами его преддипломного отчета. И еще обсуждал в туристическом клубе планы на зимний лыжный поход в Саяны, куда они собирались сходить вместе с Машей сразу после сессии.

За неделю он рассказ напечатал, еще раз прочел сам, тот ему понравился, опять захотелось услышать чье-нибудь мнение, попытался собрать «Хвост Пегаса», но не получилось. Случайно в коридоре столкнулся с Лариской Шепетовой (она вышла замуж, жила теперь в городе и стала хоть и не очень симпатичной, но весьма фигуристой взрослой дамой). Лариска встрече искренне обрадовалась, сама предложила зайти куда-нибудь в кафе поболтать, потому что не видела никого «из приятных ей людей» тысячу лет, и они зашли в ближайшее кафе. По пути выяснилось, что она перешла на заочное отделение, живет теперь в Новосибирске и там действительно вышла замуж за профессора, доктора наук.

– Он у меня старичок, но еще бодренький, – весело сообщила она, потягивая вино. – Вдовец. Светило науки. Дети, правда, постарше меня, но ничего, подружились…

Оказывается, она познакомилась со своим старичком этим летом, он прилетал к ним в экспедицию навестить сына, который был главным инженером.

– У нас с ним, с сыном, как раз романчик наметился, а тут папа объявился… – со смешком призналась она. – Папа мне сразу понравился. Уютный старичок, умненький… У вас, мальчиков, только одно на уме, ты же знаешь, – сказала она и, отставив в сторону зажатую между пальцами с длинными наманикюренными ногтями сигарету, подалась вперед, почти воткнувшись в него высокой упругой грудью.

– А у папы обхождение, внимание, ухаживание, подарки… Нет, любовь, Сашенька, это не телесные утехи, это нечто душевное и тонкое…

Она нравоучительно подняла палец и, вздохнув, выпустила дым, обвела взглядом полупустой зал, сортируя мужчин, торопливо жующих, вальяжно потягивающих коньяк, занятых своими дамами или же одиноко и сосредоточенно опрокидывающих рюмки. Проницательно заметила:

– Ты, похоже, этого еще не знаешь…

– Ларис, тебе в гадалки идти надо…

– А, все это так… – она вдруг помрачнела и старательно придавила окурок в пепельнице. – Давай выпьем за нас. Чтобы все у нас было хорошо…

– Ну, у тебя-то…

– У меня, можно сказать, промежуточный этап, – она пододвинула пустой бокал, нравоучительно произнесла: – Угадывай желание женщины, Сашенька…

Он суетливо налил ей и себе, а когда поднял бокал, уже знал, что квартира у старичка из пяти комнат, денег много, и она ни в чем не знает нужды, даже вроде заканчивать институт совсем ни к чему, но все же закончит и будет работать – не хочет ни на чьей шее сидеть.

– Старичок-то мой квартиру на меня переоформил, хотел и остальное – дачу, «Волгу», да я остановила, – зачем с его детьми ссориться. Коленька, тот, правда, сам по себе живет, ему все равно, а вот дочка, Анастасия, не любит меня, все боится, что после смерти папеньки ей ничего не достанется.

– Сколько же старичку-то?

– Ой, Сашенька, нам не дожить… Почти семьдесят…

– И что же, – не удержался Сашка, – дети будут?

– Да о чем ты? – она даже руками всплеснула. – Мне бы за ним приглядеть… – И неожиданно призналась: – Я ведь жалостливая… Я и с мужчинами больше из жалости сплю…

– А хочешь, я тебе рассказ прочту? – вдруг предложил он.

– Какой рассказ?.. – она пронзила его взглядом темных, непонятного цвета глаз. – А, поняла… Прочитай, – неожиданно согласилась.

Он достал из портфеля рукопись, находящуюся в отдельном отсеке, чтобы не спутать с курсовыми и конспектами, и, подсев поближе, стал негромко читать. На второй странице она пододвинула листки к себе, сказала, что прочтет сама, и они уже молча, тесно прижавшись друг к другу (отчего Сашка чувствовал идущий от нее жар), стали пробегать черные строчки глазами и так параллельно дочитали до последнего предложения.

Она молча закурила, сложила листки в аккуратную стопочку.

– Писателем станешь, – произнесла буднично. – Про нас напишешь когда-нибудь. Про меня… Мол, неглупая была, а с лица воду не пить…

– Ты симпатичная, – неуверенно и невпопад произнес он, осмысливая услышанное и пытаясь понять, серьезно она сказала или с иронией.

– Да ладно, что, я себя в зеркало не вижу… Но старичку моему нравлюсь… И не только старичку… – и вдруг, почти касаясь губами его щеки, прошептала: – А любить я могу лучше многих…

Сашка не нашелся, что и сказать, стал запихивать листы обратно в портфель, почему-то жалея о сделанном и ловя себя на мысли, что теперь ему уже безразлично, что скажут о рассказе другие, да и сам рассказ стал тоже неинтересен, словно не им написан. Он удивлялся этой метаморфозе, а Лариска расплачивалась с официантом, отмахиваясь от его возражений и поглядывая на золотые изящные часики (и обручальное кольцо у нее было массивное, свидетельствующее о достатке), оказывается, она сегодня улетала.

– Ольгу встретишь – привет передавай от меня, – вспомнила о подруге. – Я ее полгода уже не видела.

– Если встречу. Она вроде как в академический ушла, рожать… – сказал Сашка, думая, как разбрасывает их жизнь. Давно ли была летняя гроза, прибайкальская степь, его поход к заливу, и вот уже обе подруги замужем, да и он сам вроде как собирается жениться…

– А писателем ты будешь, не сомневайся, – сказала вдруг Лариска и, чмокнув его в щеку, села в невесть откуда взявшееся такси. – До встречи, – и хлопнула дверцей…

Он постоял и неторопливо зашагал в сторону студгородка, крепко прижимая портфель с рукописью и прочей чепухой и думая, что Лариска не такая уж и безобразная…

…Незаметно пришел Новый год. На этот раз он встречал его в общежитии. Прежде с Аркашей Распадиным бывали в разных компаниях, а теперь и тот семейный, и соседи по домам разъехались, – им недалеко, не то что ему, а с Машкиными родителями праздновать ему не захотелось, на что та сильно обиделась и отказалась от предложения встретить Новый год где-нибудь вдвоем.

В последний декабрьский вечер он перетанцевал со всеми младшекурсницами (и перецеловал, кажется, тоже всех) и в первый день наступившего нового 1974 года, отоспавшись в полупустом общежитии, поехал к Маше в Ангарск, где чинно посидел за семейным столом, а потом так же семейно, с родителями, Маша проводила его до вокзала, и со своей практически невестой ему даже не удалось в новом году (хотя очень хотелось) поцеловаться, родители у нее были строгими и несовременными. Поэтому между ним и Машей так и остался холодок.

Потом началась сессия, которую он сдавал досрочно, чтобы сходить в поход.