Роман Фомин - Теория квантовых состояний

Я даже перестал думать про стол и портфель. Очень задело меня это его журение. Выходило уже за всякие рамки.

– Простите, Никанор Никанорыч, но может быть вы все же объясните мне: кто вы и что означают эти ваши неожиданные визиты? До этого самого момента единственное, что мне о вас известно, это то, что зовут вас Никанор Никанорычем, и в пустом портфеле вы носите Библию. Если, судя по вашему вниманию к моей персоне, у вас ко мне какое-то дело, потрудитесь по крайней мере объясниться. В противном случае, не вижу ни малейшего смысла отвечать на ваши нелепые вопросы. Кто вы, откуда и что, в конце концов, вам от меня нужно?

Довел меня Никанор Никанорыч порядком. Я вообще срываюсь не часто, но, если уж сорвусь, то держись. Все эти явления, чудачества, а теперь еще и претензии. Я, видите ли, не ознакомился с «литературкой»! Какого рожна я вообще должен с ней ознакамливаться? Кто такой этот Никанор Никанорыч? Я и вижу-то его второй раз в жизни.

Никанор Никанорыч тем временем притих и как-то отклонился назад. Может он и вправду телепат и мысли мои читает, только вот все мои мысли теперь были на один лад. На его, Никанор Никанорыча лад.

– Г-глупейшая ситуация, Борис Петрович, – примирительно забормотал он, – Я ведь вас прекрасно понимаю. Я и сам бы закатил скандал, да еще какой. Ух, я бы закатил! – мечтательно протянул он. – Нету мне прощенья, Борис Петрович, нету. Не с того начал, не так, как приличествует, представился. Только и вы меня поймите, Борис Петрович, времени-то не осталось совсем. В делах ведь все. В пустых, праздных, но оттого нисколько не менее продолжительных и требующих внимания. А время-то, оно к окончанию подходит. Времени-то не остается. Куда ж деваться-то, Борис Петрович? Вот, и путаются порядки, вместо «здрасьте», кричим «за работу», вместо «спасибо» – «живее».

Тихонько крякнул стул под Никанор Никанорычем. Это был Толин стул, нашего гребца. Толя относился к стулу трепетно, ухаживал за ним, берег. Дважды он собственноручно ремонтировал свой стул, саморезы покупал в хозяйственном, когда тот не выдерживал своего могучего седока. А теперь вот Никанор Никанорыч.

Я сжалился немного над ним, расхлыстанным, потным, точно прокисшим. И вид-то у него разбитый и виноватый, и одежонка видавшая вида. Не смягчая выражения лица, я сказал:

– Да прочел я вашу «литературку». Не знаю, правда, та ли это «литературка», про которую вы говорите. Библия была в портфеле вашем. Библия и больше ничего. Объясните по-нормальному, в чем состоит ваше дело? И причем здесь я?

Никанор Никанорыч подвоспрял, хотя и оставался еще печален.

– Совершенно так, Борис Петрович. Библия одна штука. Изданьице тыща восемьсот девяностого года. Безвозмездный дар, надо сказать. Как не воспользоваться-то? Грех не воспользоваться.

Он наклонился в мою сторону, пристально глядя мне в глаза и в сердцах прижимая руку к груди.

– Ну скажите, Борис Петрович, скажите, что прочли вы закладенные места.

– Прочел несколько, – уклончиво ответил я.

– А про тыщу лет хотя бы прочли? – спрашивал он и в глазах его стояли слезы. – Про тыщу лет?

– Про тыщу лет? – переспросил я, судорожно вспоминая, где же там говорилось про тысячу лет.

Никанор Никанорыч неожиданно выпрямил спину и новым низким голосом провещал:

– Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской, – Никанор Никанорыч замолк. – Такие вот пироги, – надломленно добавил он после паузы, и непривычным показался этот прежний его голос после того, низкого. – Перевод подкачал, конечно. Поди разбери про что там говорится.

Я откинулся на спинку своего некрепкого преподавательского стула. Ишь ты, наизусть заучил. Между тем сам произнесенный текст никаких чувств у меня не вызвал. Разве что фоново уже подивился я манерам Никанор Никанорыча, запасы которого на репризы похоже были неисчерпаемы. Виртуозно Никанор Никанорыч, манипулировал мною. Снова мысли мои съехали с личности моего удивительного собеседника, которого, казалось бы, припер я к стенке и вывел уже на откровенный разговор, на новый предмет – «Апокалипсис». Задумался я теперь о всех тех сломанных копьях и разбитых теориях, которых навыстраивали пытливые историки и теологи за аллегоричным изложением. Переводя на современный язык, благодатная почва для писак желтой прессы это «Откровение Иоанна Богослова». Как хочешь его трактуй, что хочешь выдумывай и все словно бы верно. Все будто так и есть. Тут тебе и римляне, и Нострадамус, и второе пришествие. В том и есть парадокс веры, что обратного не докажешь. События окутаны пеленой времени ровно настолько, чтобы оставить лазейки любым домыслам.

– Об чем это вы, Борис Петрович, задумались? – промямлил Никанор Никанорыч. – Уж не о последней ли книге Нового Завета?

– Да, о ней. Но думать здесь особенно нечего. Библия – это история, записанная плохо, в легендах и сказках, порой, как любая история, подведенная под предписанные лекала, однако же – история, и никуда от этого факта не деться. И столько же раз, сколько слышим мы о ее глупостях и нестыковках, мы слышим о реальных исторических фактах скрытых за библейскими сказаниями.

Никанор Никанорыч закивал и вообще заметно повеселел.

– Совершеннейше так, милостивый государь, совершеннейше. За что и дорог, – повторил он фразу, вызвавшую мое недоумение еще в столовой. – Еще одну упомяну отвратительнейшую вещь, происходящую, к прискорбию моему, со всеми древними документами – переводы. Читаешь, бывает оригинал – все чинно, понятно. А перевели текст на другой язык – и на тебе, и подробности поползли, которых сроду не было, и персонажи зашевелились новые. Бардак с этими переводами! Возьмем этот ваш «Апокалипсис». Вот пишут «тыща лет». А причем здесь тыща лет? Ну какая к черту тыща лет, если прошло уж поди за две тыщи, а правило-то как было, так и действует, план составленный выполняется!

Я совсем не понял этого опуса Никанор Никанорыча. Тысяча лет, две тысячи. Ну и что? Легенда. Писалась-то ведь эта книга Нового Завета не объективным историком, а, чего греха таить, крайне заинтересованным лицом – Иоанном, апостолом Христа. По крайней мере такое у нее заявлено авторство.

Никанор Никанорыч зашевелился. Он выпрямился за Толиным столом и принялся задирать рукав пиджака, очевидно пытаясь добраться до часов. Пиджак отчаянно сопротивлялся.

– Не подскажете, Борис Петрович, который сейчас час?

– Десятый, – навскидку ответил я.

Никанор Никанорыч замер.

– Десятый час! Боже милостивый! Так ведь мы опаздываем уже!.. Скорее, Борис Петрович, скорее одевайтесь, запирайте преподавательскую и побежим. Заболтались мы с этой мифологией, а про самое главное-то, про нейронные сети ваши и не поговорили. А это ведь наиглавнейшее! – он засуетился, вскочил и принялся выполнять неловкие движения у моего стола, как бы желая совершить действие, но не решаясь. – Заждутся товарищи-то, Борис Петрович!