Наташа Денисова - Я люблю тебя, мой президент. Поэзия и проза неононконформизма

Фотограф Оксана Самсонова

© Наташа Денисова, 2018

© Оксана Самсонова, фотографии, 2018

ISBN 978-5-4490-4728-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

так спасает он наши тоненькие талии,

выцветшие от зимы глаза,

так глядит он с плакатов предвыборных,

нам бы «за» говорить ему, петь ему, жить ему.

керосин

пахнет в нашем рязанском дыму так горько.

сохранит он нетронутым, словно отрезы шёлка,

мир наш в сталинках и хрущёвках,

мир наш хрупкий, хрустальный, терпкий.

и мы вырастем в деревья: сашеньки, тани, верки,

вырастем в деревья для жертвенного костра.

мы учили математику и стихотворения по утрам,

вечерами бегали за куревом

к киоскам, что у дк,

наше время превращалось во время,

отведённое мотылькам,

чтобы помнить имя своё мы смотрели новости.

и он был всегда.

он говорил и для нас покупали автобусы,

ремонтировали дороги, запускали новые поезда.

и они уходили в космос россии, которая вся – рязань,

словно августовскими яблоками

усеяна птицами чёрными.

и мы стали тихими и покорными,

и мы стали нежными, как полынь.

мы замираем, когда он говорит,

отдаём наших мальчиков, наших мужей,

чтобы схоронил их в пустынях чужих суховей,

отдаём живых за медальки мёртвые.

разрисуют их, как орнаментом, ранками,

и вернут нам памятью обжигающей.

вспомним товарищей:

федя журавлёв,

олег пешков,

саша позынич,

ваня черемисин,

саша прохоренко,

андрей окладников,

витя панков,

антон ерыгин,

андрей тимошенко,

миша широкопояс.

и мы водим хороводы вокруг супермаркетов,

кричим во весь голос,

мы поём ему песни наши.

все чудовища спят, и нам так не страшно

увядать в бабушкиных платьях, маминых туфельках,

мы встречаем наши любови у стен облупленных

дворцов остановок, что на семи ветрах.

он расставил повсюду князей,

и мы знаем, что в зеркалах

мы должны казаться для них красивыми.

мы клянёмся заратустрами, буддами, шивами:

всё мы стерпим ради него.

мы нарядимся в тонкие кружева,

в молчание.

дай мне руку, так ощущаем

время мы.

в очереди за дешёвой рыбой

мы разукрасим себя сурьмой,

на шеи наденем бусы.

у пятиэтажек вечных

мы встретимся с богом русским,

поведём плечами,

и под советской люстрой

так и уснём.

все мы вырастем однажды в наших младших сестер,

станем белокурыми птицами

с небесно большими глазами.

убоимся гроз, обязанности начать разговор,

станем убегать по хлопковым ресницам снов

к маме.

все мы вырастем однажды в их тишину,

в их шуршание юбок из органзы и банты,

будем зажмуривать глаза, словно вокруг кино,

где целуются или показывают смерти.

все мы вырастем однажды в наших младших сестер,

придумывающих, как назвать сына:

лука, августин, максим, егор.

вечность мне не под силу.

если слышишь – то слушай,

моя любовь,

я пишу тебе так,

словно что-то значу,

словно этот вагон метро —

мой последний кров,

будто я – вечер

июньского дня

девяносто девятого года.

и каждый, кто пытался меня разгадать,

выбирал только неправильные коды.

это мой век превратил тебя в тихого хмурого зверя,

это мой бог приезжал к тебе на автобусе,

во дворе кружился на карусели,

как древний дух,

теперь уходящий отселе.

от тебя уходящий, или

маргариту схоронивший в речном иле,

суламифь схоронивший в чужом теле.

так дрожит у меня внутри алый

флаг! от урала и до карелии

я не слышу тебя.

как услышать тебя?

верстовые столбы —

это мы без любви

на окраинах наших селений.

это мой бог послал псов зализывать твои раны,

отмывал плечи твои от тины,

когда все в стране превратились в статуи атлантиды,

превратились в нас, неизбежных, как мартовские иды.

как увидеть тебя мне, как мне тебя увидеть?

вот мы выйдем из дому, как из небытия выйдем,

и наступят, что ночь, люди,

будто вечность наступят они.

это ты меня сохранил

в хрупком человеческом подсознании,

спрятал, как прячут воспоминания.

это я для тебя в девяносто седьмом пела

что-то про белый-белый

снег,

что про синей-синей иней.

и если в какой-нибудь из вселенных

мы только изображения в видеомагнитофоне,

на хрупкой ленте рассыпающейся кассеты —

договоримся и будем помнить,

что скрип её – это только ветер,

что смерть её – это только ветер,

что белый шум её – это только вата,

и мы падаем в небо с лёту.

открывай клетку,

открывай клетку —

выпускай птицу.

если космоса не существует – значит

любая попытка человека прильнуть к звёздам,

любая попытка постоять возле

супермаркета на обратной стороне луны —

есть только желание умножить один

на какое-нибудь число,

есть только желание уронить

сердце своё в кипящее молоко

сердца чужого.

если не существует любви – значит

любое стремление человека

прикоснуться ко всему, что за пределами его тела —

есть только крик истошный, оголтелый —

«поехали!

я хочу оставить здесь себя ветхого,

я хочу не существовать

в чертогах планеты,

пахнущей солдатскими шинелями и апельсинами,

меня сделали слишком смертным, не сильным, я

не принадлежу себе, я

как гуманоид, позабытый в жердёловом

саду своим создателем.

я должен отыскать его обязательно.

оглянись – мир вокруг —

постъядерный белый шум

с беспокойными дикими дронами —

ни один не тронь меня!»

если не существует космоса и любви,

раввин,

значит ли это, что я себя умертвил?

вы учили нас вашему белому снегу,

этому тяжёлому,

прибивающему к земле языку:

– главное, когда прикасаешься к нёбу,

помни, как мы далеки.

помни, что мы не спасём тебя,

не поможем, варвары,

унёсшие за пазухой веретено луны.

ты один, сыно, тоже,

как и мы были всегда одни.

вы учили нас прозрачному взгляду,

наполненному до краёв тайгой.

– если кто-то окажется с тобой рядом —

беги, даже если это свой,

даже если жилы рвутся солнечной тетивой.

из всего, что запомнили мы, что узнали,

смастерили мы хрупкий стеклянный мир.

только ласточки ягеля на вокзале,

только золото морошки в тенях квартир

иногда почудится, словно отзвук,

северного ветра,

из которого нам расти.

небо, израненное звёздами,