В. Зимин - Круг Земной и Небесный

Рыцарский кодекс, кодекс чести, священное табу интеллигента – запрет на сделку с совестью, на подлость, на обман…

Как же так случилось, что люди по большей части благородство растеряли, а животные его себе оставили?..

Рось была представителем начавшей тогда возрождаться аборигенной линии западно-сибирских лаек, максимально приближенной по экстерьеру и окрасу к волку. Считается, что шпицы и лайки и еще немногие представители собачьих, такие как чау-чау, произошли от волка, остальные – от шакала. Кому-то из московских умников-кинологов взбрело в голову, что западно-сибирские лайки слишком растянуты, оттого не так подвижны, как ему хотелось бы, и слишком тяжелы. Наст их не держит, они проваливаются, режут в кровь ноги, и это сокращает сроки охоты с ними по снегу. Решили поучить природу и поиграть в Создателя, начали отбор и это плохо кончилось, как водится. На свет появились облегченные квадратные узкогрудые лайки, благородный Акела выродился почти в Табаки 1 1 * Персонажи «Книги джунглей» Р. Киплинга. Лайки потеряли знаменитую волчью выносливость, координированность и силу. Длинный костяк дает волку свободу маневра, возможность, сместив центр тяжести, мгновенно развернуться, не потеряв устойчивости, собравшись в комок, выстрелить пружиной.

Слава Богу, всегда находятся здравые люди. Энтузиасты вовремя спохватились, начали собственную селекцию, и в кряже западно-сибирских лаек какое-то время существовали две линии – растянутых волчьих и квадратных собак, потом последние постепенно сошли на нет.

Рось была из волчьих. Ее маму вывезли из Москвы, а хороший кобель в Петропавловске был, в предках у него ходил трехкратный чемпион породы. Я взял Рось, когда ей исполнилось 23 дня и неделю с ней на полу спал, потому что успокаивалась она только у меня подмышкой. Ко времени, когда мне нужно было ехать в поле, ей набралось почти 5 месяцев. В экстерьере она уже почти оформилась и получила «оч. хорошо» на щенячьем ринге. Дальше собаки только матереют, добавить уже ничего не возможно, убавить – пожалуйста.

Поле в том далеком 1983 году было в самом сердце Камчатки, в междуречье Левая – Кунхилок; Левая – крупный приток Еловки, а Еловка – реки Камчатки, она впадает в нее с севера у знаменитых Щек. Отсюда, круто развернувшись на 90°, первая река полуострова катит свои неуемные безудержные воды прямо на восход солнца, к устью, где за сумасшедшими барами, поглотившими не одно судно и унесшими не одну человеческую жизнь, живет до горизонта океан – Тихий или Великий.

Река Левая названа так каким-то унылым, без фантазии, топографом. Их полно на Камчатке в самых разных ее частях – Левых, Правых, Быстрых… Как-то, ближе к вечеру к нам, во временный лагерь заглянули гости – три коряка, отец с двумя сыновьями. Они принесли в подарок полтуши оленя, мы отдарились чаем. Мы пили чай и говорили до темноты, от них я и узнал настоящее имя Левой, имя нежное и ласковое, – Лаливан, что в переводе означает Рыбка.

На Камчатке много медведей; по большей части они смирные, самостоятельные и не очень осторожные; кроме человека, врагов у них здесь нет. По осени, когда вызревает ягода, они собираются на тундрах, где пасутся как домашний скот. Однажды я насчитал в пределах видимости 6 медведей, а доктор В. В. Иванов для Сторожевских тундр приводит и вовсе ошеломляющую цифру – 18. Стадо. Когда они бредут по тундре, часами не поднимая головы, они походят на коров. Рось и гоняла их как коров. Можно сказать, что в полгода она уже работала по медведю, и однажды я наблюдал, как это выглядело. По маршрутным делам я залез в один из боковых распадков безымянной речушки, а Рось осталась внизу в долине. Потом она залаяла, лай был гонный, она подняла зверя. Я выбрался из кустов и уселся поудобнее – внизу в полукилометре от меня разворачивалось живое кино. Долина была небольшой, чистенькой и открытой. Медведь средних размеров несся большими скачками, а следом стелилась Рось. Потом ему надоело драпать, он замедлился, замедлилась и она. Потом он круто осадил и развернулся к ней грудью. Рось так же круто тормознула, согнувшись колесом и уперев перед собой все четыре лапы. Их разделяло метров десять. Нагнув голову, медведь устремился в атаку, Рось отскочила в сторону. Медведь продолжил движение по прямой, перешел на шаг и, не обращая больше на нее внимания, медленно побрел к зарослям в пойме, до них было метров пятьдесят. Все это время Рось его облаивала, теперь она замолкла и огляделась по сторонам. Меня нигде не было видно, она тявкнула еще пару раз для порядка вслед уходящему медведю, повернулась и пошла меня искать…

Рось приучила меня к защищенности, и я перестал брать с собой в маршруты положенный по статусу карабин 7,62 мм, он громоздкий и тяжелый, с припасом все 6 кг. Но быть совсем безоружным там нельзя, и я носил с собой «Белку» – любимое, заслуженное оружие, приклад изрезан значками-символами в память трофеев, верхний ствол нарезной 5,6 мм, нижний гладкий 28 калибра, вес всего 2,6 кг.

Рось была собака ласковая, дружелюбная, понятливая и с юмором. Все ее любили, и дома, и здесь в поле, и все норовили как-нибудь исподтишка побаловать, несмотря на мои запреты и наказы. Она и это понимала, и из уважения ко мне равнодушно воротила нос от предлагаемого лакомого куска. Я нарочно отворачивался, она подходила к дарителю, забирала кусок и, развернувшись ко мне спиной, спокойно его съедала. Мы снова одновременно поворачивались друг к другу лицом и нам ничего иного не оставалось, кроме как дружно рассмеяться. Рось радостно скалилась и ударялась в галоп, делая круг по поляне от избытка чувств.

…Мы отработали участок и назавтра предстояло возвращение на базу. Со мной в этих маршрутах были университетские студенты-дипломники, Ильдар из Перми и Иветта из Одессы. Потом в их честь я назвал два открытых нами, ранее неизвестных выхода углекислых минеральных вод, один из них классический термальный, с травертинами. Так они в каталог и вошли – «Ильдар» и «Иветта».

После ужина я засиделся у костра за полночь, дописывая последний маршрут. Ребята давно спали в своей палатке. Спала и Рось, свернувшись в клубок, вплотную к костру, поджаривая бок и спину. Временами она вздрагивала и легонько поскуливала, что-то ей снилось.

Сзади послышался легкий треск, потом чуть в стороне и громче. Я глянул на Рось, она и ухом не повела, спала. Треск стал еще громче, вплотную за палаткой в темноте топтался, переминался с ноги на ногу медведь. Не знаю, что ему нужно было, он подошел неслышно и теперь его, наверно, разбирало любопытство. Я не выдержал.