Ян Шайн - Русская история

В дачном поселке «Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев» по субботам жарили шашлык, топили баньку, устраивались с огородным хозяйством. Ребятня бегала друг к другу в гости рисовать плакаты к объявленному на воскресенье конкурсу. Подростки вились стайкой вдоль лесополосы с известным секретом, потянуть дым из цигарки. На участке, освоенном потомками члена исполнительного комитета Народной воли Анны Павловны Прибылевой-Корба, скончавшейся в конце тридцатых девяностолетней старухой, бушевал костер. Молодые мужчины и женщины швыряли в глотку огнищу порубленную топором мебель, тряпье и газетный сор. Заправлял тризной Сева Прибылев, незаконный праправнук русского революционера Александра Прибылева, мужа Анны Павловны. У Александра Васильевича детей не народилось, Сева приходился заслуженному эсеру кровником по родному брату, унаследовавшему право на аренду дачно-земельного участка в связи со смертью невестки.

Называться прямым наследником народовольцев Прибылевых было удобно при раздаче дефицитного жилья, продуктов, производственных назначений. В семье Севы привилегиями пользовались умеренно – не требуя лишнего, своего не упуская. К тридцати годам Сева успел защитить диссертацию, жениться и развестись, академическое издательство включило в план его рукопись. Он владел видавшей виды отцовой машиной, дачей, занимал в ведомственном доме жилплощадь и тосковал по неведомому миру за пределами границ СССР. Пестро одетый, немного расхлябанный, он дразнил Севу с экрана кинотеатров, страниц журнала «Иностранная литература». Казалось, движение карьер в нем подчиняется персонально сверстанной цели, независимой от сводной программы, задуманной оберегать чужую удачу. Надежда обнаружить себя в объятиях научной славы, с полагающимся по статусу почитанием, обратилась в веру. Разыскав в запутанном родстве прусского музыканта, поселившегося в Петербурге при царствовании Александра Благословенного, Сева подал прошение о переселении в Германию и получил разрешение. В короткий срок он завершил дела, выписался из квартиры, сдал паспорт.

Прощальный костер тушили под хохот жен и подруг. Пьяные товарищи Севы выстроились возле тлеющих головешек, спустили до колен штаны, веселый общительный сосед взамен салюта грохнул из двустволки, от страха на крышу сарая сиганула кошка. Смех и потеху сменили слезы, истеричные напутствия, призывы наверстать на чужбине упущенное время. Севу лапали нежные руки, всякий лез целоваться покуда не пришел последний в город автобус. В продолжение шумной посадки тостовали забугорную и шапочную, под клекот клееной гитары затянули «Охоту на волков». Ворча на темень и разбитую дорогу, водитель подгонял подгулявшую компанию, к безотказному до любой просьбы дяде Севе допустили детишек. Малыши-погодки сонно чмокнули его в щеку, по-стариковски наказали быть здоровым и счастливым в личной жизни. Десятилетняя Лара ухватилась пятерней за шею, притянула ухо к губам, прошептала: «Дождись, я вырасту и стану твоей возлюбленной», – после чего прикусила мочку, подарила задорным взглядом, запрыгнула в тускло освещенный салон автобуса.

Прошло двадцать пять лет. Профессора кафедры русского языка и литературы университета города N, земля Баден-Вюртемберг, Всеволода Прибылева пригласили в Россию с лекциями. Инициатором выступил Фонд, затеянный в память о философах, изгнанных из страны. С дороги германского гостя принимали в офисе окнами на Москву-реку, вкусно кормили в модном ресторане – разоренной погромом 1915 года немецкой аптеке. Президент Фонда, молодящийся старичок, рассказывал о злодеянии голосом краеведа, со значением щурил глаза, пересаливал с паузой. Его сопровождал мужчина без отличий и руководитель проекта – красивая женщина с улыбчивым лицом. Размещая Прибылева в гостинице, она назвала профессора Севочкой, прощебетала на ухо: «Я выросла», – лизнула языком висок.

– У литературоведа Егорова, специалиста по русскому XIX веку, есть наблюдение: «Страдание – чрезвычайно сложное и емкое понятие: это и боль, и болезнь, и интенсивность, и этическая высота и признак настоящего человеческого чувства в противовес бездушию, тупому безразличию, серенькому бесстрастному существованию» 1. Вслед за ведущими поэтами золотого века, он выводит формулу «счастья страдания» – «это трагическое счастье возвышенного чувства, насыщенной страстями жизни» 2. Курс лекций, с которым я пожаловал, носит название «Счастье страдания в русской культуре». Изучение этого предмета – суть моего творческого и духовного поиска.

Профессор Прибылев бегло осмотрел аудиторию: черно-белый портрет Ломоносова, унылые лица студентов, восторженную Лару.

– Трагическое счастье годится для штучного человека, людской массе его не вынести. Здесь пограничье моего интереса. Я не верю в счастливых людей, пуще не верю «счастливым» людям. А в трагическое счастье верю, ибо понимаю, нет «штучному человеку» иного пути. Сам тратился на отыскивание «счастливого счастья», ведь оно, по существу, неосведомленность. Человек хвалится, мол, счастье привалило, поговоришь, оказывается, он и не знает, что такое счастье. Другой « испытывает радость к жизни и любовь к живому» , выясняется, ему совершенно наплевать на то, что в самолете, покинувшему курортный городок, взорвали ни в чем не повинных детей. Такое «счастье» можно грузить на тонны.

Лектор достал из затрепанного портфеля термос, налил в чашку чай.

– Кинорежиссер Микеланджело Антониони возвел некоммуникабельность в отношениях с действительностью до абсолютной величины. Из этого выросло учение. Как вы считаете, кто истинно счастлив в жизни – «неспособный выстроить свое будущее» Чацкий, или «испытывающий радость к жизни» Молчалин?

Не ожидая ответа, он закруглил выступление скоморошьим наскоком.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.