Владимир Жуков - Земное притяжение любви. Сборник

Еще с вечера Тамара Игнатьевна решила сходить в сельсовет и попросить, чтобы пока погожие дни, а скоро задождит, починили прохудившуюся крышу. Хатынка состарилась, вросла в землю, выгоревшая на солнце черепица потрескалась, сдвинулась и появились щели, да и в печке колосники прогорели, стала дымить, наверное дымоход сажей забился.

«Даст Бог, отзовется на просьбу председатель Геннадий Львович», – с надеждой подумала она и вышла за калитку на улицу. Шла по разбитому тротуару, отвечая на приветствия односельчан. Ей улыбались, спрашивали о здоровье и она охотно отвечала: «Да, живу я еще не померла и вам желаю крепкого здравия». Приглашала в гости и многие знали, что не прогадают, так как Игнатьевна славилась своими пирогами и другими лакомствами. А уж хлеба такие пышные выпекала, что загляденье.

В канун Рождества, Пасхи и других православных праздников к Тамаре наведываются за советами по кулинарной части. А потом за добрую науку несут на дегустацию и в подарок румяные, душистые пасхи, крашенные яйца. «На что мне столько одной!» – сетует она и щедро угощает вездесущую детвору.

В здание сельсовета Тамара Игнатьевна вошла уверенно, остановилась у порога в просторный, ярко освещенный люстрой кабинет с широким столом, стульями и шкафами.

– Доброго вам, здоровья! Господи, хорошо, что застала. А то, как не придешь, сказывают, что в райцентре на совещании, – посетовала она.

Геннадий Львович, не поднимая своей крупной, коротко остриженной головы, шелестел бумагами, имитируя большую занятость и с досадой подумал: «Вот, божий одуванчик. Я грешным делом полагал, что преставилась. Полгода, как не беспокоила». Потом нехотя поднял глаза и с опозданием ответил:

– Тебе тоже, бабка, здоровья. Никакая холера и чума тебя не берет. Еще скрипишь потихоньку?

– Да, Бог милует.

– На выборах за кого голосовала?

– За тебя, сынок, и за коммунистов. При них спокойно жилось, не грызлись, как нонча депутаты, что пауки в банке, – произнесла она

– Напрасно за комуняк свой голос отдала. Они церкви разрушили и закрыли, а мы их открываем, чтобы было куда, таким как ты, старикам, сходить и душу излить. Чего тебе, надо, старая, у меня времени в обрез? Говори живо без биографических подробностей и сплетен.

– Мне бы, Геннадий Львович, хату немного починить, чтобы крыша не протекала и печка не дымила, – попросила Тамара Игнатьевна и напомнила. – Весной ведь еще обещал, когда агитировал, чтобы тебя снова выбрали головой. А уж осень и скоро дожди пойдут. Зальет меня.

Старушка жалостливо поглядела на начальника и он беспокойно забарабанил короткими пальцами по столу, отведя взгляд в сторону.

– Мало ли что я обещал. Так все кандидаты делают, коммунисты тоже обещали рай на земле. Материала у меня нет, камня, кирпича, шифера и цемента, – сообщил он. – К коммунистам сходи, за которых голосовала. Они тебе, держи карман шире, виллу построят.

И громко рассмеялся, довольный собою. Потом натянул на круглое, как сдобная пышка, лицо маску суровости и велел:

– Ты потерпи еще немного. В следующем году переселим в новый дом. Словно в царских хоромах будешь жить и чаи с пирогами вкушать. Я знаю, что ты мастерица их печь, довелось попробовать. Не забудь тогда пригласить на новоселье в гости. По такому случаю не поскуплюсь, цветной телевизор презентую.

– Мягко стелешь, да жестко спать. Не надо мне новый дом. Как ты его строить будешь, если даже на ремонт материала нет? – резонно заметила старушка. – Ты лучше вели перекрыть крышу, а то потолок протекает. Да печку пусть подправят. Жить то мне немного осталось. Скоро избавлю тебя от хлопот.

– Починим твой сарай, хотя давно надобно подогнать бульдозер и на слом, а участок отдать под строительство,– вздохнул он, стараясь побыстрее избавиться от просительницы. И, давая понять, что разговор окончен, заключил.

– Ступай, Игнатьевна, с Богом, откуда пришла, недосуг мне тебя ублажать. Жду начальство из района.

– Можэ мне к ним обратиться? – воспрянула духом женщина.

– Ни в коем разе! – воскликнул сельский голова. – Ты только себе навредишь. Не смей через мою голову прыгать!

С горькой обидой вышла Тамара Игнатьевна на улицу. А начальник вызвал секретаршу и устроил ей разнос:

– Марина, сколько тебе раз говорить, что у нас солидное учреждение, а не проходной двор. Пускаешь кого попало. У меня приемный день в последний четверг месяца.

– Геннадий Львович, так бабушку Тамару все знают и почитают. Она старенькая, жаль ее. На прошлой неделе три раза приходила, но не застала вас, – возразила девушка. – К тому же и мы когда-нибудь состаримся. Об этом не следует забывать.

– У меня и без того гора неотложных дел и я не мать Тереза, чтобы возиться с бабками, – недовольным тоном заявил он. – Зарубили себе, Марина, на носу или завяжи узелок на память, что здесь я командую парадом, а твоя функция – исполнять и блюсти порядок, режим работы.

Марина капризно поджала губы, сдерживая себя от реплики. И, недослушав начальника, вышла в приемную.

Тамара Игнатьевна остановилась возле крыльца, утерла краем платка слезы и побрела, горестно вздыхая. Второй раз остановилась, чтобы отдохнуть возле добротного в два этажа под малинового цвета металло-черепицей, особняка Геннадия Львовича.

Сквозь неплотно прикрытые ворота разглядела постройки во дворе: летнюю кухню, гараж, баню… « Материала и цемента у него, куркуля нет, – с обидой подумала она. – Не даром сказывают, а дыма без огня не бывает, что все казенные деньги на свой дворец потратил». Медленно, часто отдыхая, доплелась до своей хаты. Вошла в горницу и опустилась на скамейку. Сидела беспомощная и одинокая, глядя на пожелтевшие от времени фотографии мужа и братьев.

Потом вспомнила, как в молодости муж, увлеченный творениями Лермонтова, называл ее царицей Тамарой и чуть заметная улыбка тронула ее губы.

Вечером за маленьким окном зашумел ветер и вскоре по стеклу застучал дождь. Растекающиеся капли показались ей горькими вдовьими слезами. Она встала и принялась расставлять ведра, кастрюли, казанки под потолок с мокрыми разводьями на побелке. Капли, срываясь с низкого потолка, зазвучали в горнице печальной мелодией. Кошка Феня, лавируя между посудой, пробрались на сухое место поближе к печке.

ОБКАТКА

Пыльная, взрытая траками танков дорога вела на полигон. В знойном полуденном воздухе висела гулкая, напряженная тишина. Изредка со стороны стрельбища доносились короткие автоматные очереди, да вдали над зелеными ангарами военного аэродрома взмывали в небо серебристые истребители. Высоко в голубизне поднебесья два совсем игрушечных самолета, за которыми тянулся белый шлейф, чертили замысловатые фигуры.