Алексей Бородкин - Святой Антоний

Эти двое посмеиваются:

"Давай-давай, похрюкай. Вдыхай носом, выдыхай ртом. Береги здоровье".

Не торопятся.

Я вроде чуть-чуть очухался, приподнялся на карачки. Собрался, напружинился, и только хотел бежать – ближний меня подсечкой свалил. Руки по крови прекрасно скользнули. Плюхнулся носом.

"Ах ты, гнида! Ты ещё рыпаешься!" – вдвоём подхватили меня за руки за ноги, вглубь двора зашвырнули. Упал на капот машины. Звук получился металлический.

Далее помню урывками.

Сигнализация заорала… должна была заорать, но я этого не слышал. Чувствовал спиной вибрацию и… и время будто затормозилось. Стало тепло, приятно. По ногам потекло. Показалось, что я кино смотрю, только ракурс какой-то странный: небо серое, облака, осколок луны грозит острым краем, как сломанное ребро торчит из брюшины. Две физиономии надо мной склонились. Голоса ватные, словно сквозь слой воды.

"Живой?"

"Живучий, как кошка!"

В углу кадра показался нож. Не мой, этих ребят.

Я совсем не испугался, просто сообразил, что доживаю последние свои мгновения.

Обидно стало до слёз. Не потому, что гибну, а что вот так… в подворотне. Как собака.

Вдруг хлопнула рама, и резкий голос:

"Вы что творите, отморозки? Это моя машина!"

Смешок, и ответная реплика: "Сперва захлопни пасть, а потом окно своего грёбанного дома. Тебя это не касается!"

Парочка опять повернулась ко мне.

"Разве я возражаю?"

Говорившего я не видел, его голос доносился сверху, с небес. Складывалось впечатление, что с моими убийцами беседует Бог. В какой-то степени так и оказалось.

"Не обижайтесь, пацаны! Я только хотел сказать, что это моя машина. И это мой квартал".

Резко застрекотал автомат.

Тот, что стоял с ножом, дёрнулся и повалился на меня. Я сразу понял, что он убит – глаза поблекли, будто предохранитель сгорел. Второй успел отпрыгнуть, упал на колено, попытался укрыться за машиной. Я заглянул в его лицо. Выражение удивлённое, обиженное и немного… детское что ли? Будто он увидел огромный рождественский подарок и умер, переполняемый счастьем – пуля разворотила ему череп.

Кто-то спихнул с меня мертвое тело, несколько раз хлестанул по щекам. Боли я не почувствовал, но попытался поднять руку, чтоб заслониться. Не смог.

Вокруг суетились люди: быстро унесли жмуриков, меня подняли с капота, поставили на ноги. Позади вспыхнули фары, зарокотал двигатель. Потом – этот "удар молотом" я запомнил! – мне сунули под нос пузырёк с нашатырём.

Я вздрогнул, услышал гул в ушах, и увидел, что Мир вокруг меня завертелся с прежней скоростью. Даже быстрее.

"Давай флешку, курьер! – Высокий мужчина с автоматом УЗИ на ремне протягивал руку. – Торопись! Копы будут здесь с минуты на минуту".

"Кто вы?" – спросил я. Вернее, прошептал (если звук вообще-то сорвался с губ).

Мне нужно было услышать кодовое слово, убедиться, что это точно мой получатель.

Мужчина не ответил.

"Да ты совсем плох, парень".

Он оглянулся, выискивая кого-то глазами. Окликнул: "Лев Андреевич! Бросьте этого недоноска! Если он жив, то всё одно сдохнет!"

Речь шла о моих "убийцах".

"Осмотрите парня, – это уже про меня. – Ему здорово досталось".

На какое-то время я отключился – провалился в серую обволакивающую вату, а когда очнулся, обнаружил себя абсолютно голым. На больничном столе, на зябкой липкой клеенке. Лев Андреевич стоял рядом, перелистывал в планшете странички. Наверное, что-то искал – палец "отматывал" резко и часто.

"Доктор!" – подумал я с блаженной радостью спасённого идиота. Почувствовал, что замёрз, как цуцик.

"Очнулся?" – Лев Андреевич обратил на меня внимание. Его совсем не тяготила моя нагота.

"Привык видеть пациентов голыми, – понял я. Засомневался: – Быть может, покойников?"

Уточнить не решился. "Голая" правда иногда значительно хуже, чем прилично одетая сволочь (ложь).

Доктор сказал, что мне нужно полежать ещё пару часиков. Передохнуть. Сказал, что ушибов на мне, как "блох на бродячей собаке" – мне понравилось это выражение. "Из переломов только два ребра. И это можно считать большим везением".

Лев Андреевич напоминал большую умную добрую лягушку. Чем? Лысой головой, выпуклыми глазами и широким ртом. Когда он говорил про везение, уголки рта разбежались до самых ушей.

"Если побережешься, – прибавил док, – недельки через две будешь, как новенький. Только к стоматологу сходи. Восполни утраты зубов железом и фарфором".

Я понял, что он шутит и подал знак, мол, оценил шутку. Улыбнуться у меня в тот момент не получилось – что-то повредилось в голове. Нерв защемило или ещё что… Это прошло через некоторое время.

Спросил про флешку.

От стены отделился здоровяк (оказывается, всё это время он стоял рядом), ответил, что почту он уже забрал.

"На будущее, парень. Сделай тайник в ботинке. Ботинок, в случае опасности легче всего "потерять". Лучше его, чем жизнь, ты согласен?".

Я хотел возразить, и даже открыл рот, но мужчина вышел из комнаты. Ему было на меня плевать (если говорить откровенно), и этот совет – просто дань вежливости.

"Мы не теряем от корреспонденции, – мысленно проговорил я. – В случае опасности мы её уничтожаем".

Будто услышав мои мысли, Лев Андреевич поднял рентгеновский снимок и ещё раз его просмотрел. Спросил, чем я питаюсь в последнее время?

Я удивился такому вопросу. Ответил, что меню не меняется уже несколько лет: макароны, жареные яйца, кефир… листья салата люблю пожевать… оливки. Если повезёт, перехвачу бургер или кусок пиццы.

"А что?"

"У тебя в желудке какое-то уплотнение, – ответил доктор. – Не думаю, что это опасно. Не волнуйся".

Из ящика стола он вынул блистер таблеток, протянул мне. Сказал, что это слабительное.

"Очень сильное слабительное. Когда с рёбрами станет полегче, прими сразу три таблетки и выпей пару стаканов воды".

Док опять улыбнулся, и я опять разглядел добродушную лупоглазую лягушку. Она предупредила, что лучше "исполнить магическое очищение" утром, и на этот день ничего не планировать. "Кроме общения с унитазом".

Следующие две недели я провёл на диване. Имел на это моральное право – мои рёбра ныли и стонали, как старая раздолбанная фальшь-труба на каком-нибудь недозатопленном буксире или сухогрузе. Это если говорить фигурально. Если обратится к практике, то хуже всего было чихать. Из глаз моментально летели слёзы, дыхание обрывалось, а перед глазами танцевали разноцветные (преимущественно алые) зайчики. Исполняли, мерзавцы, своё плейбойское болеро.

И всё же, это было блаженное время! Я поднимался с дивана только затем, чтобы купить еды или забрать из ящика бесплатную газету. Нет-нет, газет я не читаю (собственно, в этой газетке нечего и читать), я просматривал объявления.