Андрей Коннов - Записки базарного дворника из 90-х годов

Мы с Серёгой были потрясены. Что бы офицер, слушатель академии – торговал по выходным дням на рынке, из-за того, что ему не хватает денег для содержания семьи – такое было ещё не слыханным! Когда мы вернулись к машине, старый милиционер не обманул нас: вышел на проезжую часть, перекрыл на минуту движение, чтобы я смог спокойно вырулить, и приветливо помахал нам рукой. Новая буржуазная Москва не переставала удивлять…

3.

Для встречи Нового Года у меня имелось всё. Пахнущая смолой и лесом молодая, пушистая сосенка, шампанское, купленное на рынке у приезжих белорусов в два раза дешевле, чем оно стоило в ларьках, вошедший в моду ликёр «Амаретто», изготовленный неизвестно где, водка «Absolute» с привкусом чёрной смородины, бренди «Metaxa» – тоже сомнительного производства, но тогда мне так не казалось… Заработав денег на торговле кассетами, поездках, погрузке товара, получив зарплату, заплатив за квартиру за два месяца вперёд – я мог себе позволить приобрести к столу то, что раньше было для меня недосягаемо. В канун праздника, придя с работы пораньше, потому что торговцы на рынке старались не задерживаться, и быстро разошлись – я начал готовить закуски к праздничному ужину. Затем с удовольствием искупался, и принялся накрывать стол в комнате, застелив его старой белой скатертью, оставшейся от прежней хозяйки. От неё же осталась кое-какая посуда: гранёные толстые довоенные рюмочки на резных ножках и, даже, два фужера. Хотя мне хватило и одного. Наряженная ёлка благоухала, перемигивалась тепло и таинственно разноцветными огоньками, игрушки поблёскивали, словно радовались тому, что им опять пришлось послужить. В моей душе родилось давно забытое чувство покоя, тихой радости и гордости от осознания того, что вот и я, одинокий, полунищий, оставленный всеми дворник – не пал окончательно духом, сумел создать себе подобие домашнего уюта и праздничного настроения. До двенадцати оставалось ещё четыре часа, и меня посетила сумасбродная мысль: а не прогуляться ли до Центральной площади? Полюбоваться на большую, наряженную, всю в гирляндах красавицу – ель? Как в той – минувшей жизни, когда ходили мы с женой и сыном в весёлой и шумной компании с нашими друзьями – смотреть на начинающийся праздник! Я так живо себе это воскресил в памяти, что у меня защемило сердце от осознания того, что всё ушло невозвратно. Хватив полный фужер «Metaxa», я быстренько оделся и отправился пешком на площадь, благо ходьбы до неё было – с полчаса скорым шагом…

На улице – мягкая, безветренная погода, почти оттепель. Предпраздничная лихорадочная людская суета ощущалась повсюду. Тут и там граждане спешно шагали, кто домой, припозднившись где-то, кто в гости – таща в руках сумки с закусками и выпивкой. Радостное оживление витало во влажном от оттепели вечернем воздухе. Автобусы – почти переполнены пассажирами. Откуда-то уже раздавалось пьяное пение; из окон домов сигналили о близости заветного часа наступления Нового Года, ёлочные гирлянды. Всё это было мне знакомо по предыдущим предпраздничным часам, и в тоже время – казалось каким-то другим, не похожим на то, что было раньше… Всеобщее предвкушение чего-то чудесного, которое непременно сбудется совсем скоро, с боем курантов – охватило и меня. Я почти бежал заснеженными улицами на Центральную площадь, желая сильнее и ярче насладиться всеобщим, беззаботным ликованием, напополам с надеждами на то, что худшее уйдёт вместе со старым годом, а в новом – грядёт только лучшее. Вокруг главной городской ёлки царила кутерьма, отовсюду слышались смех, визги детей, катающихся с небольших ледяных горок, устроенных тут же. Пьяненький дядечка лихо наяривал на аккордеоне, что-то выкрикивая и веселя собравшуюся вокруг него молодёжь. Бабахали хлопушки, взлетали невысоко и жиденько рассыпались входившие в моду китайские салюты. Люди забыли невзгоды, и радовались изо всех сил, правда, радость эта была не как раньше – бесшабашная, безотчётная, почти детская – веселье уверенных в будущем людей. А с какой-то ноткой истеричности. Так мне показалось. Да, ёлка была хороша, да толпа развлекалась, но меня, почему-то, охватило чувство непонятной грусти от всего происходящего. И я не мог понять такую резкую перемену в своём настроении. Вдруг захотелось выпить ещё… Я зашёл в гостеприимно светящийся изнутри, круглосуточный гастроном, купил себе «чекушку» коньяка и маленькую плитку горького шоколада. Встав в сторонке, свинтил крышку, сделал добрый глоток и тут, будто гномы из сказки – словно из-под земли, возникли два рослых милиционера:

– Не распивайте, гражданин,– негромко, но сурово изрёк один из них.

– Хорошо, не буду, – пробормотал я ошалело. – С наступающим вас, ребята!

Они кивнули, и пошли себе мимо. Я стоял, ошарашенный, потягивая сигаретку, и вдруг вспомнил, как запойный чиновник Мармеладов у Достоевского трагически вопрошал: «…Знаете ли вы, господа, что значит, когда некуда идти»?! И я подумал ёрнически: «Неизвестно, что лучше. Когда некуда идти, или, когда есть куда идти – но тебя там не ждёт, ни одна живая душа! Идти туда, где всё чужое, и полная безысходность»! Оглянувшись по сторонам, я украдкой проглотил оставшийся коньяк, и понуро поплёлся домой, утешая себя только тем, что праздник и у меня, всё же будет.

Сама новогодняя ночь вышла смазанной, в тумане алкогольных паров, мрачном сидении перед экраном древнего чёрно-белого телевизора, который показывал плохо, но «Старые песни о главном», пока я ещё окончательно не опьянел – досмотрел до конца. Я даже подпевал телевизору, бессвязно разговаривал сам с собой, вылетал на балкон – смотреть, как запускают редкие салюты, и покурить. Спать не хотелось, но и заняться тоже было нечем. Сверху и снизу доносились ликующие, бодрые голоса соседей, шумно отмечавших праздник, которые, со временем, становились всё пьянее, потом где-то заскандалили. Визгливо, безумно… А затем – дом начал потихоньку погружаться в тишину. Праздник умирал… Я выключил надоевший телевизор, подошёл к окну, долго стоял, упершись лбом в холодное стекло, тупо смотрел в слепые глазницы окон домов на противоположной стороне улицы, бормоча стихи запрещённого в СССР поэта Бродского: «Самолёт летит на Вест…», пока тяжкая, пьяная сонливость не начала одолевать меня. Повалившись на постель, я уснул – как ухнул в бездонную яму. Оторвали меня от пьяного забытья чьи-то маленькие, но цепкие мохнатые лапки, сдавившие кадык… Я вздрогнул от дикого, неописуемого страха, моментально овладевшего мной, парализовавшего всё тело – и открыл глаза. На моей груди сидел небольшой, мохнатый, дымчатого цвета, зверёк. С человеческой скалящейся круглой харей, кошачьими усами и горящими бесовскими красными глазами.