Сергей и Дина Волсини - Лали

Уже поднявшись наверх и укрывшись в тени какого-нибудь кафе, я чувствовала, как под футболкой по мне все еще струйками катится пот и кожа на лице и руках покалывает и пахнет горелым. Сказать по правде, смотреть на пляж с горы было намного поэтичнее. Сине-зеленый океан простирался до куда глаз хватало, гладкий берег плескался в бурлящих волнах, как в шампанском, и крутая отвесная скала, если не приглядываться к ее замусоренным склонам, добавляла картине остроты и жутковатого природного колорита. Нельзя было не признать величие и своеобразную красоту этой местности, не тронутой цивилизацией, главное – смотреть на все это словно бы со стороны, как на открытку, а не как на место, где ты живешь. Думаю, если подняться еще выше и смотреть с высоты птичьего полета, то вид открывается еще более впечатляющий. Вообще, это было бы лучше всего – прилететь сюда на вертолете, полюбоваться живописным видом океана, крутого берега и длинных волн, пообещать себе вернуться сюда и… не сделать этого. И запомнить это место таким – неизвестным, волнующим, опасным и романтичным. И так и не узнать ничего о том, как здесь живется.

Поначалу спасатели – эти неказистые на первый взгляд мужички, вечно торчащие на пляже в одинаковых синих майках и черных шортах, – не произвели на меня никакого впечатления. Их было шесть или семь, все на одно лицо, и я никогда не могла понять, были ли это все время одни и те же люди или они менялись и работали по сменам. Вид у них был отнюдь не спортивный, среди индийцев вообще не встретишь спортивного мускулистого тела, большинство из них тощие и как будто все время голодные, первое время мне даже было неловко при них обедать, казалось, что официант, принесший мне тарелку с едой, роняет слезы, глядя на то, как я подношу ко рту полную ложку риса. Изредка попадаются одутловатые мужчины с выпирающими вперед животами и отдышкой. Спасатели были, по крайней мере, крепкие, жилистые и, как я выяснила через несколько дней, обладали недюжинной силой. Первые дни они только и делали, что ходили вдоль пляжа всей толпой и свистели в свои свистки, заставляя купающихся перемещаться по их указанию. Наверно, они делали это из лучших побуждений, заботясь о том, чтобы никого не унесло течением или не прибило к скалам, но бесцеремонность, с какой они свистели тебе прямо в ухо, если ты вдруг оказался поблизости, сердито махали руками и орали что было мочи, если кто-то им не повиновался, напоминала тюремщиков, охранявших заключенных. Их целью было сгрести всех нас в одну кучу и не давать разбредаться. Как только им удавалось добиться этого, они вставали с чувством выполненного долга, складывали руки на груди и разглядывали нас, скачущих на волнах. Стоило кому-то оказаться в стороне, они снова пускали в ход свистки, жестикулировали и кричали нам, призывая помочь вернуть предателя на место.

Что и говорить, волны здесь и впрямь мощные, течение сильное, я и сама в этом убедилась: стоишь недалеко от берега, воды по колено, а с места сдвинуться не можешь. Волна нагоняет сзади и ударяет так, что колени подкашиваются, и пока ты пытаешься устоять, она уже закручивает тебя в петлю и тянет за собой. Отпустишь ногами дно – и все, прощай. Так и стоишь, уперевшись пятками в песок. Тянешь вперед руки и беспомощно хлопаешь глазами, пока кто-нибудь не протянет руку и не выдернет тебя из водоворота. Слава богу, здесь это принято, и все помогают друг другу, не дожидаясь спасателей. Я тоже не раз протягивала руку помощи. Как-то две немолодые англичанки застряли на самом выходе, и я помогла выйти на берег одной, а потом мы вместе вытащили вторую. Она была насмерть перепугана и не реагировала на наши шутки. Лицо у нее было такое, как будто перед ней только что пронеслась вся ее жизнь, и по-моему, она крепко пожалела о том, что приехала сюда. В другой раз я помогла молоденькой японке. Как-то я пришла на пляж пораньше, чтобы искупаться до начала жары. Народу в этот час было немного, а спасатели еще не заступили на пост. Мы оказались в воде недалеко друг от друга, потом я вышла, а она осталась. Пока я переодевалась, она все еще была в воде, и я думала, она продолжает плавать. Я уже собралась уходить, но что-то заставило меня обернуться и посмотреть на нее. Волны отнесли ее в сторону, и я не видела ее лица, только почувствовала, что с ней что-то не так. Не успев ни о чем подумать, я скинула одежду и побежала к ней. Только теперь я поняла, что она, бедняжка, давно уже пытается вылезти на берег и не может. Почему она сразу не позвала меня? Может, не знала, что здесь все так делают? Может, она приехала только вчера, и это ее первое знакомство с океаном? На берегу она упала на песок, с трудом переводя дыхание, зубы у нее стучали от страха. Я предложила ей воду, она не стала пить и все благодарила меня, прикладывая руку к сердцу. Когда я обернулась в следующий раз посмотреть, все ли с ней в порядке, ее и след простыл. Я глянула на склон и увидела ее, карабкающуюся по лестнице с такой поспешностью, что только пятки сверкали. Наверно, ей не терпится убежать подальше от этого места, подумала я, но скоро поняла, что японка бежала не только от океана.

В этот же день мы случайно столкнулись с ней в кафе во время обеда. В ответ на мое радушное приветствие она неожиданно смутилась, словно я застигла ее врасплох, а когда я предложила пообедать вместе, отказалась так решительно, будто этого-то она и боялась больше всего на свете. Не дав мне опомниться, она подхватила сумку и пулей выбежала вон, кое-как на ходу попрощавшись. И дураку было ясно, что она не рада меня видеть, уж не знаю почему, и я решила, что если встречу ее снова, не стану досаждать ей и сделаю вид, что не узнала ее. Однако не далее чем следующим утром японка сама упала мне в объятия. Как всегда по дороге домой, я зашла в магазинчик на углу, где обычно покупала себе пачку крекеров и несколько бутылок воды на день. Только я закрыла за собой дверь – здесь работал кондиционер, поэтому хозяин следил за тем, чтобы покупатели не забывали прикрывать дверь как можно плотнее, – как увидела японку. Она стояла, склонившись над холодильником с мороженым, и, по-видимому, собиралась купить себе одно, но мое появление нарушило ее планы. При виде меня лицо ее, и без того бледное, помертвело, руки упали; она глянула по сторонам, окинув глазами малюсенькое помещение, в котором нас было четверо – мы с ней да двое продавцов-индийцев, и, поняв, что бежать некуда, попятилась назад и уперлась спиной в полку.

– Эй, мисс, закройте холодильник! – крикнул ей продавец, увидев, как из открытой дверцы валит пар. Японка его не слышала. Она смотрела на меня так, словно перед ней стояла не я, а смерть с косой. От этого взгляда я тоже оторопела и застыла в дверях, не зная, куда деваться, – не слишком приятно осознавать, что один твой вид способен до такой степени напугать человека. За что она меня так невзлюбила? Может, я чем-то помешала ей, вытащив ее на берег? Не собиралась же она утопиться? Или она считает, что я приношу ей несчастья? Я слышала, что японцы народ мнительный и суеверный. Может, и у нее есть какое-то предубеждение на этот счет? Или она думает, что теперь обязана мне жизнью? Чувствует себя в долгу передо мной? И боится, что я потребую чего-то взамен?