Сергей и Дина Волсини - Лали

Позднее нам сказали, что наверх трижды поднимался вертолет, что многих спасти не удалось, и даже портеры, а они, местные, выносливы как мулы, погибли. Тут-то к нам с Кипилом снова вернулись чувства. Перед глазами пронеслись лица, ставшие родными; когда идешь по тропе, невольно знаешь всех, кто идет по ней в эти же дни. Вы то нагоняете друг друга, то оставляете позади, то снова встречаетесь в столовой гостевого домика, выбранного на ночлег. За едой вы почти не разговариваете – все слишком устали для этого и думают лишь о том, как поесть, отогреться, просушить вещи и немного поспать. А если и говорите, то только о здоровье, погоде на завтра и о дальнейшем пути. Вы толком не знаете друг друга, но чувство у вас такое, будто все вы хорошие знакомые, почти семья. Я подумал о французе в красной куртке, называвшим себя мастером рейки, и о его подруге со смущенным лицом, которую он никогда не представлял и которая, по всему видно, была его преданной ученицей. После нашего маршрута он собирался поехать в соседнюю Индию, чтобы поднабраться там знаний, и наверняка взял бы ее с собой и туда. Где они теперь? Живы ли? Я вспомнил группу израильтянок – до крайности аскетичных, экономящих каждый рупий девчат. Другой француз шел с матерью. Она была живенькая поджарая старушка, очень дружелюбная и разговорчивая, всегда шла впереди и никогда не уставала; сын плелся за ней из последних сил и при первом удобном случае мешком валился на землю отсидеться и перевести дух. Все подшучивали над ними, и она, зная это, ничуть не обижалась и объясняла всем, что привела его сюда, чтобы наконец сделать из него мужчину. Была еще моя землячка, тренер по йоге, москвичка. Как-то при мне она опустилась на камень посреди тропы и разрыдалась, потому что не могла больше идти, – горная болезнь вконец ее измотала. Я спросил, почему же она не вернется, ведь никто не обязан идти до самого верха? Придется так и сделать, горько сказала она и зарыдала еще сильней. Послушалась ли она моего совета, вернулась ли назад, спасла ли тем самым себе жизнь? Похоже, такие же мысли носились и в голове у Кипила, потому что он вдруг опустил голову и заплакал.

Следующие двое суток у нас одинаково ломило ноги. Дрожь удалось унять, и теперь нас настигла крепкая равномерная боль, камнем сковавшая мышцы от бедра и до самой ступни; ноги будто решили дать ответ на неимоверное напряжение, которому их подвергли. Ночью мы не могли спать, а днем едва передвигались на гудящих конечностях. И все же, несмотря ни на что, это была приятная мука. Мы знали, что боль эта имеет свой конец, и на душе было хорошо: мы уцелели, и впереди у нас планы, будущее, жизнь. А через три дня мы с Кипилом распрощались. Его ждали в отеле, где он служил, кажется, финансовым менеджером; меня никто не ждал, и я провел еще месяц в непальской Покхаре, городе, в котором начинаются и заканчиваются все походы вокруг Аннапурны. Хотя, прощаясь, мы договаривались встретиться – он непременно собирался побывать в России, а я хотел навестить его в индийском городишке, откуда он родом и о котором много рассказывал, – с той поры мы ни разу не виделись. Договоренность наша быстро забылась, утонув в повседневных делах, и Кипил стал для меня кем-то вроде боевого товарища из прошлого. Только раз в год мы выходили на связь. В первом же декабре я получил от него письмо, он поздравлял меня с католическим Рождеством. Сначала я удивился, но потом понял, что в отель, где он работает, приезжают туристы из Европы и Англии и что он решил поздравить меня по аналогии с ними. Ни к чему было объяснять, что в моей стране Рождество наступает в январе, и я поздравил его в ответ. Так мы переписывались из года в год, поздравляя друг друга с праздником, которого оба не отмечаем.

Собираясь в поездку, я написал ему. Я знал, что после Непала он намеревался круто изменить жизнь, так что я понятия не имел, где он теперь и чем занимается. Из его рассказов я помнил, что у себя на родине он должен был стать чуть не национальным героем: покоривший пятитысячную высоту уже герой, а узнав из новостей подробности опасного восхождения, люди вознесут до небес его чудодейственное спасение и станут почитать его как святого. Он отчетливо представлял себе свою новую жизнь. Говорил, что придется многое переменить и ко многому приспособиться, но ему это по силам. Отныне он собирался посвятить себя служению народу. Отель решил бросить, о карьере забыть – святые в Индии живут за счет добрых дел и подношений. Имущество он думал раздать, оставив только то, что позволило бы прокормиться его матери, четырем сестрам, младшему брату и жене. Оказалось, он давным-давно мечтал о такой доле, еще мальчишкой хотел уйти в монастырь, а после – проповедовать, но дядя, глава семьи, запретил. И вот теперь старые мечты вновь обретали крылья. Так вот для чего судьба направила меня в Непал, твердил он. Я спросил его, как воспримут это решение его близкие. Дядя больше не сможет ему помешать, уверенно сказал он. А жена? У них тогда уже был ребенок, и вот-вот должен был родиться второй. Он только плечами пожал: «Не знаю. Наверно, не обрадуется. Но какое это имеет значение?». Отправляя ему письмо, я так и видел его сидящим в окружении свиты, среди дымящихся благовоний, с очередью под дверьми из многочисленных паломников, жаждущих прикоснуться к святыне. Вполне может быть, ему теперь совсем не до меня, думал я. Но он страшно обрадовался моему письму, сказал, что по-прежнему работает в отеле, только теперь в другом, в «Раджбаг Паласе», в респектабельном курортном местечке в южном ГОА, и звал меня туда. Поскольку никаких определенных планов у меня не было, я согласился.

Он встретил меня сам. Выбежал из отеля, едва такси остановилось у дверей, и мы обнялись как старые друзья. Было непривычно видеть его в костюме – в горах мы видели друг друга замурованными в одежду, а ночью в спальники, – к тому же, он стал носить очки. Выглядел он как настоящий офисный начальник. С ним выскочили двое парнишек в шлепанцах на босу ногу, отвесили мне приветственные поклоны и понесли мой чемодан. Мы вошли в лобби. Кипил повел меня наверх. Открывал чуть не все подряд комнаты, предоставляя мне на выбор любую. Все они были одинаковые, обставленные только самым необходимым, разве что в некоторых имелся крохотный балкончик со втиснутыми в него двумя стульями, однако комнатам, как могли, придали уют: на кроватях лежали покрывала абрикосового цвета в тон таких же светлых розоватых стен, полотенца сложены лебедями, кое-где поставлена вазочка с цветком. Ванные всюду на индийский манер – в стене душ, в полу дырка, вот и вся ванная. Я попросил номер на тенистой стороне; окна, хотя и зашторенные, пропускали солнце, в комнатах было душно, нагрето, очевидно, жара здесь стояла нешуточная. Кипил должен был отлучиться по делам, и мы условились посидеть вечером в каком-нибудь баре. Велев мне чувствовать себя как дома, он оставил меня на попечении помощника, одного из тех парнишек, что встречали меня внизу, и тот взялся показать мне все – отель, окрестности и пляжи.