Борис Мячин - Концерт для скрипки и гобоя

Издательство «Русский город»

© Борис Мячин, 2018

ISBN 978-5-4485-4625-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иванов давно подозревал: с этой вселенной что-то не так. Согласитесь, если бы вселенная была устроена более разумно, бутерброд не падал бы маслом вниз, яйцо всмятку не выбрызгивало прямо на халат, а тупой телефон не зависал каждые пять минут. Технологически несовершенный мир, бета-версия, звездочка, программа работает в тестовом режиме. Если подумать – всюду враги, хищные вещи века.

Вдобавок ко всему у Иванова еще и заболела спина. Казалось бы, ну чего тут особенного: поболит и пройдет. Но Иванов почему-то решил, что во всем виноват офисный стул, у которого сломалось одно колесико. Точнее говоря, колесико сломал начальник отдела менеджерского контроля, который уселся, по привычке, на стул Иванова и стал вещать про эффективность.

– Ой, – сказал начальник ровно в середине своей возвышенной речи, – кажется, у меня что-то хрустнуло. Ах, нет, это просто стул сломался.

И главное, он даже не посчитал нужным извиниться перед Ивановым за то, что сломал его стул, просто продолжил говорить о ключевых показателях и диаграммах сгорания, а потом встал, набрал в пластиковый стаканчик холодной воды из кулера, выпил залпом и вышел в коридор.

– Что, неудачный день? – похлопал Иванова по плечу программист Володя. Этот Володя всегда улыбался, а еще у него была козлиная бородка, точь-в-точь, как у Бориса Гребенщикова. Иванов пристально посмотрел на него, но ничего не ответил. Потом повернулся спиной и снова попытался приткнуть назад ставший бесполезным пластиковый кругляш.

Чертов стул. Почему было не сделать колесико не из китайского пластика, а из космического титана? Почему бы не развести десять тысяч осетровых рыб и не продавать в магазинах нормальную черную икру, а не подделку фирмы «Еврофиш», мирового лидера в области производства искусственной черной икры, м-м-м? Я вас спрашиваю.

Все, чего хотел Иванов от жизни, все, о чем мечтал он, легко умещалось в слове «цивилизация». Он жаждал упорядоченного, культурного бытия: чтобы зарплата начислялась на банковскую карточку, а не выдавалась под видом премии в запечатанном конверте; чтобы автомобили в Никольском переулке не перегораживали тротуар; чтобы красивую девушку можно было пригласить в хорошее кафе, поговорить с ней, посмеяться за бокалом Chianti Classico C. di Bossi 2008 года; Rib eye steak, Vittel, Perrier, Hirschbrau Holzar, Caulier Bon Secours Ambree, – меню ресторана «Палкинъ» вертелось в его голове, словно хорошо темперированный клавир.

В реальности все было наоборот: финансовые директора продолжали свои дебильные заигрывания с налоговой, тупое хамло ставило внедорожник поперек улицы, даже не задумываясь над тем, чтобы найти платную стоянку, а девушки не подозревали о существовании ресторанов, предпочитая пить водку в дешевых барах, а потом блевали себе на джинсы. Вокруг была дикая, варварская Россия, ничуть не изменившаяся со времен монголо-татарского ига.

Закончив работать, Иванов пошел на остановку и долго дожидался автобуса. Наконец, автобус приехал, горький розовый, длинный. Все места были заняты, за исключением одного кресла, рядом с женщиной, внимательно читавшей книгу Татьяны Устиновой. На пустом сиденье лежала сумка.

– Можно я сяду? – вежливо спросил Иванов.

Женщина оторвала взгляд от Татьяны Устиновой, пожала плечами и убрала сумку. Иванов сел. Сидеть было очень неудобно, мешала сумка, водитель лихачествовал, и на поворотах Иванова либо прижимало к женщине, либо выбрасывало в проход. Пришлось хвататься рукой за петлю.

– А почему по Университетской? – воскликнул Иванов, заметив промелькнувшее в окне здание филфака.

– Дворцовый закрыт уже! – крикнул водитель. – Чинят там че-то по вечерам. Едем через Шмидта! Газ-газ!

У Троицкого собора Иванов с ноющим чувством в животе вылез из маршрутки и зашел в магазин. Нужно было купить чая и лука. Он долго бродил по овощному отделу, высматривая лук. Ему хотелось, чтобы лук был упакованный, с уже пробитым штрих-кодом, но такого лука не было. Был только обычный, грязный лук, вываленный в поддон. Брезгливо морщась, Иванов подцепил двумя пальцами несколько головок и положил их в целлофановый пакет и так же, двумя пальцами ухватив пакет, понес его к весам, чтобы пробить штрих-код. Он положил пакет с луком на весы и начал изучать таблицу, на которой написаны были названия фруктов и овощей и напротив них номера, которые нужно нажать на весах. Напротив апельсинов было написано «14», напротив яблок «33», а вот напротив лука было написано странное четырехзначное число, которое никак не желало вводиться в дурацкие электронные весы. Иванов подумал, что нужно ввести не число, а цену, пошел назад к поддону с луком, посмотрел цену – 15 рублей 40 копеек, – и попытался ввести ее в весы. На весах появилась надпись: «Функцион клав не назнач». Иванов не выдержал.

– Вы что тут, совсем все охренели, что ли? – заорал он на весь супермаркет и швырнул пакет с луком в сторону касс. – Сволочи! Лук запаковать не можете!

Что-то в голове его помутилось. Он ударил ногой в близлежащую стойку, она рухнула, и по полу покатились консервные банки. Но и этого Иванову показалось мало. Он схватил стоявшую рядом тележку с картошкой и катнул ее. Тележка ударилась о ящик с шампанским и перевернулась, но никакого разрушительного эффекта не произвела. Тогда Иванов подбежал к ящику с шампанским, вынул бутылку и со всей силы трахнул ее об пол. Он ударил ногой еще раз, на этот раз по стенду с пирожными, и упал, обессилевший.

Никто ничего не сказал ему. Люди продолжали сновать по рядам, среди сосисок, шампуней и замороженных кальмаров. Иванов приподнялся на локтях и поглядел на продавца-азербайджанца. Тот с сосредоточенным лицом играл в какую-то игру на своем телефоне.

Иванов поднялся и пошел к кассам.

– Вам пакет н-нада? – спросил, не глядя на него, продавец. – Большой или маленький? Наша карта есть? Наклейки собираете?

– Да, – ответил Иванов. – У меня есть карта. Да, я собираю наклейки.

В минувшую субботу (а может быть, даже и не в субботу, а в самый обычный будничный день) в подземном переходе у метро «Петроградская» появился человек с белой тростью. В переходе было тихо, гулко и безлюдно, если не считать подвыпившей бабенки с жирно подведенными, a la Cleopatre, глазами.