Владимир Рунов - Страна отношений. Записки неугомонного

Я хорошо помню, с каким благоговейным придыханием говорили о мэре люди его окружения или считавшие, что они в близком к нему кругу. Однажды, оказавшись в обществе столичных журналистов, я ощутил это достаточно убедительно.

Дело было в немецком городе Трире, известном как родина Маркса. Туда я попал благодаря замечательному знатоку советского кино Елене Петровне Лебедевой, на небольшой, но достаточно престижный телефестиваль с фильмом «Святая музыка полета» о Геленджикском гидроавиасалоне.

К тому времени Карл Маркс уже потерял актуальность, поэтому музей оказался закрыт, и мы, сфотографировавшись на фоне дверной ручки, решили переместиться в соседний гаштет, украшенный сияющей бородой «основоположника», с литровыми кружками пива, поднятыми над роскошной гривой.

Гаштет оказался тоже не последним местом в мировом коммунистическом движении, поскольку молодой Маркс проводил здесь большую часть дня, утомляя посетителей рассуждениями о пагубности мирового классового неравенства. Говорят, первые разговоры о бродячих «призраках» начались именно тут.

Превосходное пиво, да под жареных карасей с тушеным сельдереем, сделало свое дело, и, демонстрируя друг другу эрудицию, мы весело резвились, упражняясь в зубоскальстве по поводу молодых Карлушиных пристрастий к местным барышням, пиву, хорошей рыбке и классической немецкой философии, тогда только собираясь громить ее со всем жаром неукротимой энергии, хотя на том этапе отдавая основное внимание прелестным фройляйн и мозельскому пиву, да, может быть, иногда молодецкому мордобою.

Правда, нашу раскованную компанию портил некий молодой человек с напускной сумрачностью, старательно подчеркивающий ее капризно выдвинутой губой. Сосредоточенно разбирая на составные части большую рыбу, ни с кем не чокаясь, он при каждом усилении хохота с недобрым хмыканьем произносил что-то вроде «ну-ну…» и ещё глубже погружался в тарелку. Молодой человек (как шепнула мне на ухо Лебедева) оказался чиновником из лужковской пресс-группы, накануне получившим ощутимое повышение по службе и в данном случае осуществлявший некие властные функции, в том числе и над нами. Наконец, решив, что пора завершать весь этот бедлам, он встал, многозначительно застегнул пиджак и, потребовав тишины, сказал:

– Я предлагаю поднять тост за нашего выдающегося соотечественника, человека, данного нам судьбой, мэра нашей столицы Юрия Михайловича Лужкова!

Мы пристыженно затихли и, опрокидывая стулья, шумно поднялись, чтобы стоя выпить за Юрия Михайловича, пожелав ему здоровья и больших успехов на важном государственном посту. После этого молодой «вожак», ещё больше оттопырив губу, ни на кого не глядя, пошёл к двери:

– Распустились тут!..

«Какой удалец! – подумал я. – Ведь обязательно расскажет Юрию Михайловичу о своем рыцарском поступке, да ещё добавит, как решительно поставил на место развязавшихся журналюг. А Юрий Михайлович, может, даже головой кивнет одобрительно. Приятно-с, а главное – перспективно!..»

Мне всегда чрезвычайно любопытны люди, превращавшие идолопоклонство в основной промысел жизни. Помню знакомого ещё по аспирантуре университетского доцента, увесистого добродушного мужика с багровым склеротирующим лицом. Свои трескучие брошюры по истории КПСС он непременно дарил супруге с надписью: «Товарищу по партии, верному другу по совместной борьбе за светлые идеалы социализма!»

Дело было в семидесятые годы, и к той поре социализм, вполне созревший, уже давно «стоял на дворе», и формы борьбы за него носили отвлеченный характер (может быть, когда-никогда кафедра общественных наук окрысится на коллегу по поводу слишком густого запаха чеснока, которым доцент, начитавшись журнала «Здоровье», что-то лечил). Но супруга доцента и сама и.о. доцента, иногда, как бы случайно, забывала брошюрки на столе, чтобы мы видели и оценили. Их так и звали – «товарищи по партии». На работу и домой они шли, тесно прижавшись друг к другу, солидные, неторопливые, обернутые просторными одеждами: он – в добротный югославский ратин, она – в каракульчу, добытую явно по блату, что тоже являлось формой борьбы за хорошую жизнь, а значит, и за «идеалы».

И уж совсем меня утвердил в мысли о вечности нашего всегда корыстного идолопоклонства другой случай, произошедший тоже на фестивале и тоже с участием прекрасной Лены Лебедевой, собравшей на белом днепровском пароходе целое созвездие актеров отечественного кино. Не нынешних «картонок», журнальными оттисками которых хорошо разжигать дачные буржуйки, а настоящих, искренне любимых народом. Я позволю себе назвать нескольких: Людмила Чурсина, Владимир Зельдин, Клара Лучко, Игорь Дмитриев.

Пароход неторопливо спускался вниз от Киева к Ялте, и длинными влажными вечерами пассажиры сумерничали в музыкальном салоне. Иногда уютные посиделки заканчивались небольшим концертом с участием народных артистов. Я давно заметил, что лучше всего актеры поют друг для друга. Так было и в тот раз.

Господи, как они пели в те волшебные летние ночи! Пели хорошие сердечные песни о вечных ценностях, о любви, лунной дорожке на тихой воде, о прекрасной реке, сблизившей два братских народа.

Но однажды, уверенно раздвинув публику крутым бедром, на авансцену, тяжело продавливая эстраду, вышел коротенький человек, напоминавший дубовый обрубок. Я нередко видел его в судовом баре в обществе смазливых девиц. Он всегда что-то нечленораздельно торопливо бормотал, похохатывая и потирая руки, словно в предвкушении удовольствия, сами понимаете, какого свойства.

Господин сей был весьма влиятельной фигурой в мире кино, достигшей этого в период, когда отечественный кинематограф развалился на обугленные обломки в аккурат посреди взбунтовавшейся страны, то есть в Москве. Судя по всему, у господина водились денежки, и немалые, так как он с помпой открыл и с не меньшим шумом содержал сочинский кинофестиваль, куда собирал стремительно нищавшую актерскую элиту. Вот тогда и явился к ней (элите) в образе благодетеля, правда, сильно похожего на сельского мироеда, хорошо описанного когда-то литературными классиками.

Многие на пароходе суетливо искали с ним общения, как его ищут разорившиеся дворяне, которым ещё вчера кофе подавали в постель. Искать-то искали, но втихую поговаривали, что Марик (так уважительно называли нашего героя) при Советах «держал» в Долгопрудном карусель, да крупно проворовался на махинациях с билетами, в результате надолго сел. Потом я видел какие-то подхалимские телепередачи о нем, где сей факт подавался как преследование за противление властям, герой казался чем-то вроде осовремененного «народовольца». Зато сейчас «в шоколадной глазури» ездит на шестиметровом «Роллс-Ройсе» и «звезд» для Сочи отбирает по головам, как гуртовщик лошадей в ярмарочный день.