Марина Брагина - Неформат

ли, не сдала. У него кличка – Элвис, а знаешь почему? Делает себе такой кок с пробором и

псевдобаки, как у короля рок-н-ролла. Я ему на ватмане написала каллиграфическим почерком:

«Обязуюсь проштудировать три источника и три составные части молодёжного движения на

Западе – секс, наркотики и рок-н-ролл». И вторым пунктом: «Обязуюсь совратить Элвиса в

приемлемое для него время». Видела бы ты, как он покраснел! Даже испариной покрылся!

Лиля опять закатилась смехом, так что на них стали оглядываться сидящие за соседними

столиками молодые люди.

– А что, неплохая идея, кстати, – задумчиво сказала Ляля. – Насчёт плана на будущее, тем

более комплексного, не уверена: будущее всегда теряется в тумане. А вот подвести итоги года

можно. Достижения года: окончание школы, поступление в институт и потеря девственности.

Фильмы года: «12 стульев», а из западных – «Декамерон», на закрытом просмотре видела. Книга

года, пожалуй, «Никогда не люби незнакомца» Гарольда Роббинса – я в подлиннике прочла.

Дурацкий перевод названия, правда? «Never Love a Stranger» звучит куда лучше.

– Слушай, а чем у тебя роман с Романом закончился? – спросила Лиля, нарочито играя

словами, – вы после этого что, не встречались?

– Встречались несколько недель регулярно. А потом как-то нет, знаешь… Что-то в нём не

то… Хотела бы я знать, сколько у него баб было. Десятки, пожалуй… Но дело не в этом. Помнишь

сюжет Возрождения «Леда и лебедь»? Во всех картинных галереях мира есть варианты. По-

моему, даже у Микеланджело. В постели он нежный, как Лебедь; и ласки у него как у лебедя – уж

не знаю, что тут символ чего – лебединая шея крепкая и гибкая, как… – дальше сама можешь

представить; а я для него – Леда. Для него, кажется, любая… – тут Ляля запнулась, не решаясь

произнести слово, – Леда. С ним здорово, когда он тебя… – она опять запнулась, – когда он это с

тобой делает. А потом – что-то не то. Сама не знаю почему. Я тут случайно школьную программу

по литературе вспоминала и подумала: представляешь, если бы Чацкого и Молчалина соединить

в одного человека? Вот как раз Роман бы и получился. И ещё, знаешь, лучше бы он молчал.

Слишком много слов – он мне даже Пушкина цитировал как-то после этого, что-то вроде:

Она покоится в объятиях Зевеса;

Меж ними юная любовь, –

И пала таинства прелестного завеса.

Нет, я ему благодарна, конечно, это же его усилиями пала моя «таинства прелестного

завеса».

Она не стала уточнять для Лильки, что всё равно наведывалась в ту квартиру с просевшим

диваном и с так и не зажжённой индийской свечой. Секс с мужчиной – не именно с Романом, а

просто мужчиной со всеми его работающими мужскими атрибутами – понемногу приобрел для

неё самодовлеющий характер, и её тянуло в этот омут, хотелось сладкого так, как иногда хочется

вот этого мороженого, что сейчас томно оплывало в её чашечке под тяжестью арахисовой крошки.

Другое дело – сколько в этом мороженом сахара и прочих наполнителей… Роман, кажется, стал от

неё отставать в эмоциональном развитии, что ли? Ей в последнее время хотелось, чтобы взял её, овладел ею какой-то властелин, хозяин, повелитель, который бы скрутил её в бараний рог и

изнасиловал – ну или, по контрасту, пылкий юноша-девственник, у которого ещё никого не было.

Вот как этот, за соседним столиком, что так смешно покраснел в ответ на Лилькины авансы. A

Роман со своим альпинизмом, помноженным на интеллигентские лясы, клонящиеся к

бардовским песням вперемешку с йогой и литературщиной для приманки аспиранток с филфака,

напоминал ей двигатель, работающий на холостом ходу, без сцепления с колесами. Впрочем, этот

мыслительный конструкт был, наверное, не для Лильки – не в коня корм. И потому Ляля вслух

сказала с несколько наигранной грустью:

– Любви хочется, чувства «большого и чистого», как у Дорониной.

– Ну, насчёт любви не гарантирую, – Лиля всё ещё не отошла от своего весёлого

настроения. – Вот большого, а главное чистого обязательно найдём, – хохмила она. – По-моему,

ты мудришь. Спасибо скажи Роману, что эту твою завесу так умело раскрыл. Жаль, что мне он

вовремя не попался. До сих пор оторопь берёт, когда своего первого вспомню. Не умеешь – не

берись! – со смехом добавила она, и со значением зыркнула на молодых людей за соседним

столиком. Их головы, как по команде, повернулись в сторону девушек, а один густо покраснел.

– У меня составлен комплексный план, –нарочито громко начала она, – как минимум

четыре мужика в наступающем году. Программа называется «Времена года» Вивальди!

Чувствуешь, что я музыкальную школу закончила? – И она выразительно подмигнула

покрасневшему юноше.

– Ну это ещё ничего! – в тон ей лукаво воскликнула Ляля. – Могла бы быть музыкальная

сказка «Двенадцать месяцев».

Лиля снова заразительно рассмеялась и сказала:

– Всё, хватит! У меня уже щёки от смеха болят. Давай ещё по мороженому?

***

К турбазе ехали на автобусе. Водитель-кабардинец отчаянно лихачил, автобус то рывком

срывался на высокую передачу, то вдруг резко тормозил, как осаженный скакун, и женская

половина пассажиров, к удовольствию кабардинца, взвизгивала от страха – частью напускного,

частью непроизвольного. Пару раз останавливались, когда какая-нибудь из девчонок, сидевших

впереди, подбегала к водителю, закрыв рот рукой в варежке, и отчаянно жестами просила

выпустить её на обочину. Лялю не тошнило, и она вовсю вертела головой, с интересом

разглядывая тёмные пирамиды сосен по обе стороны. Ей казалось, что автобус попал в готический

собор, разве что созданный из снега и сосен – в такой она заходила во Львове несколько лет

назад. Лилька, неумолимо болтавшая всю дорогу, вообще отсела назад, где было пять сидений в

ряд над двигателем и где сидели молодые люди, которых не пронимали ни тряска, ни крутые

повороты, ни выхлопные газы. Они даже успели несколько раз приложиться к фляжкам, куда

предусмотрительно перелили болгарский коньяк «Плиска», и наверняка угостили Лильку – потому

что та хохотала громче обычного. Оглянувшись пару раз, Ляля увидела, что та с хохотом

пересаживалась с одного сиденья на другое, не упуская случая приземлиться на коленки к

какому-нибудь из попутчиков.

– Вивальди, «Времена года», композиция «Зима», – громко объявила Ляля, поднеся ко рту

свёрнутый листок бумаги наподобие микрофона.

Лилька просто захлебнулась от смеха, а кто-то из молодых людей, поняв Лялькино

объявление буквально, заметил:

– Какая у вас подруга эрудированная, однако.

– Да, эрудиции ей не занимать, – давясь от хохота, парировала Лилька. – Главное – суметь