Людмила Романова - Весенние мелодии для осенних скрипок. Первая и вторая части романа. Рассказы об иностранцах

– Зачем выбрасывать? Такое все красивое, и для девочек и для меня! Спасибо! – сказала Лариса, обескураженная положением, берущей, кучу барахла, и, стараясь округлить свое невольно вытянувшееся лицо от такого подарка.

– У вас тута ничего нет в магазинах! Только в Березке, но, туда русских не пускають. А пошему? – спросила Аня, вероятно оправдывая, содержимое мешков, и, по всей видимости, даже чувствовавшей себя на высоте от такой щедрости.

– А вот вам, мы тоже купили подарки, – Лариса постаралась прервать свое замешательство и слишком длинный ответ на вопрос – «почему?».

– Вот сервиз, это настоящая Хохлома, вот ростовские подносы – это авторская работа, водка «Кристалл», это самый лучший сорт, вот посадский платок… самовар, конфеты, – Виктор и Лариса таскали из смежной комнаты свои подарки, купленные вчера на Арбате. Ой! – подумала Лариса, а для ребенка ничего нет! Переглянувшись с мужем, она сбегала в другую комнату и принесла свой любимый фотоаппарат «Смена». Она очень любила свой фотоаппаратик, другого у нее не было и она отбросила свои мелькнувшие скорбные мысли. – Бери, мы не знали, что ты приедешь, – протянула она мальчику.

Патрик важно повесил на себя фотоаппарат и сел рядом с бабушкой. Бабушка и мама восприняли это, как должное.

– Ну, садитесь за стол, – пригласила Надежда, мама Ларисы. – Пробуйте все, не стесняйтесь. Патрик, а вот котлетка вкусная и картошечка, будешь?

– Патрик посмотрел на бабушку, он не понимал, что ответить.

– Будет, будет, – сказала за него Аня.

– Мне нужен нож, – сказал малыш.

– Сейчас, – спохватилась Лариса, сбегав на кухню за ножами. Она хотела положить ножи, но забыла. К тому же, они были разные, потому что, в тот момент в их доме не было набора столовых приборов, а были отдельные вилки, ложки и ножи.

– А почему ты не купишь?! – удивилась, и почти что, возмутилась Аня, посмотрев на эту разницу.

– Все не успеешь, не получается… – Лариса была готова провалиться сквозь землю, и вдруг поняв, что не было бы приема, она купила бы и столовые приборы, и новую скатерть, и много еще чего. И этот упрек немного разозлил ее.

– Ну, давайте шампанского, за ваш приезд, – предложила мама, улыбнувшись Ане и остальным, – Виктор наливай!

***

– А у нас так не пьють. У нас сначала аперитив, а потом вино белая или красная, – сообщила Аня, с удовольствием выпив рюмку водки, во время обеда. А если кто чужой придет, то только кофе, а то и кофе не дадут, тихо сказала она Надежде, чтобы не слышала Мари Жо.

– А у нас селедка не такая, здеся лучша, – сказала Аня, накалывая кусочек. – Я, когда в деревне жила, селедку очень любила. Мы в город, за ней ездили. До станции пешком, а потом на поезде час до Курска. Весело было, как праздник, тожа всего напекут, наготовят. Огурчики, капуста, сало. Это до войны. Мы до войны хорошо жили. В буфете всего полно. И самогон делали. Много!

– Пробуйте рыбку под маринадом, и холодец, очень вкусный. Не знаю, может, вам не понравится… угощала мама.

– Мам, прекрати, холодец идеальный, – сказала тихо Лариса.

– А вот пирожки, пробуйте пробуйте, – старалась угодить гостям мама. – И с капусткой, и с мясом, и с джемом… А этот салатик из кальмаров наш Витя делал. У вас такого нет! – улыбнулась мама. – Нравится?

И Мари Жо, и Аня, и маленький Патрик наворачивали все, накладывая то винегрет, то салат оливье, то селедочку с картошкой. Завершив блюдо, они отламывали кусочек хлеба и вытирали им до блеска тарелку, отправляя этот кусочек в рот.

Ларису передернуло от таких действий. И почти что, чуть не вырвало.

– Требовать для мягкой котлеты нож, и вылизывать оставшийся соус! – это было не понятно, и для Москвы не совсем прилично…

– А сейчас как вы живете? – спросила Надежда. У вас квартира или свой домик?

– У меня большая хата, – похвалилась Аня. – И у каждого сына большой дом и земля. И огород, и гуси, и куры, и огурчики. Мы тожа солим корнишон. У меня много банок в погребе. Мой мужик в саду работает и в огороде. Всего полно.

– Это не Париж! – вздохнула про себя Лариса. – Огород, гуси…

– Аня, а что, никого у тебя здесь не осталось? – сочувственно спросила Надя.

– Действительно, – подумала Лариса, почему она не пробует поехать в свою деревню, там наверняка остались родственники. За неделю в Москве, можно съездить и туда, и сюда. И переписываться тоже можно было бы. Боится бедных родственников? Наверное, – решила она.

– Може, и есть кто, – уклончиво сказала Аня. – Я писала после войны домой. Мне сестра отвечала. А потом нет. Но, я и писать не стала. А хочется посмотреть еще раз на деревню, на родных, и боюсь. Жалко. Ведь если кто и остался, то меня уже не знають. Теперь я уж старая.

– Мама моя умерла еще до войны. Мне тогда годика два было. Отец быстро женился, – махнула она рукой, у него потом еще дети были. А меня тетка взяла. Так я с ней до войны и прожила. А потом и тетка умерла. Потом немцы пришли, собрали всех на площади, и прямо с площади угнали в Германию. Мы думали, что по дорогое, може убьют. Но, нет! Привезли на фабрик.

– Страшно было? – спросила Надя. – Я один раз немца тоже видела. Тогда, нас из школы послали копать окопы, под Москвой. Это было в сорок первом. А тут, самолет немецкий, низко пролетел над нами, так, что даже лицо летчика было видно. У нас девочка была, Роза, так он в нее стрелял. Убил! Хорошая девочка была. Жалко!

– Страшно, – махнула головой Аня. – Работали много. Есть давали мало. «Арбайтен, арбайтен, нихт ессен!» – Аня сделала возмущенное лицо, надула щеки и сказала, – уф. Это был чисто французский жест надувать щеки и говорить уф, потому что и Мари-Жо делала также.

Аня разговаривала, путая французскую и русскую речь. И ей это нравилось. Она смеялась, когда к своим родным обращалась по-русски, а к друзьям по-французски. Она махала рукой и смеялась, – опять запуталася! Это было забавно.

– А с мужем вы где познакомились? – спросила Надя.

– А с мужем мы в лагере познакомилися. На фабрик. Нам второй хозяин разрешал и в кино, и на танцы сходить. А мы молодые, повеселиться охота. Вот тама мы с ним и познакомилися. Там французы тоже работали.

– Кино, танцы?! – это было откровением для Ларисы и Виктора. Они представляли Аню в полосатом костюме, за колючей проволокой, изможденную и усталую. Такую, что падает после тяжкой работы на деревянные нары как есть. без душа, без переодевания. И вдруг танцы, кино!

– А потом Арно там родился, – продолжила Аня. Хорошенький, беленький, кудрявенький. Его все любили. Кто чего принесет. Кроватку ему сделали. Баловали его там. А потом уж, нас освободили американ.

– Как американ? – подумала Лариса и переглянулась с Виктором. – Это мы вас осовободили, – хотелось возразить Ларисе, но она сдержалась. – «Американ», – передразнила она в душе Аню. Сколько мы их просили открыть второй фронт?! А они, дождались, когда мы немцев разобоьем, только тогда и вступили в войну. А теперь все лавры им?! А русские, вроде, и ни при чем?!