Либерт Таисса - Помоги мне исполнить мечты

– Нет, я восстановлена.

– Но все время, когда ты уходила надолго, ты была у родителей?

– Была, – отвечает она.

Лондон крепче меня стискивает, боится, что я разозлюсь или что-нибудь выкину, наверное.

– И как долго ты к ним ходишь?

– Весь месяц, начиная с августа.

Я застываю на месте. Целый месяц мои родители знали обо всем, но пришли меня проведать лишь тогда, когда подумали, что я могу умереть.

– Расскажи все, – требую я.

Кристи замялась, но все равно начала рассказ:

– Когда я пришла в первый раз, отец был пьян в стельку. Я рассказала все матери и потребовала, чтобы она больше ни разу в жизни не давала ему напиться. Она рыдала, когда поняла, что потеряет и второго ребенка. Спустя неделю я пришла снова. Отец не пил всю эту неделю, потому что наша мать заперла его в комнате. Не знаю, как он не выбил дверь. Он был трезв, и я начала свой рассказ. Под конец я услышала, как он рыдал. Отец сказал, что это он во всем виноват. И затем я ходила к ним каждую неделю. А на прошлой неделе… – она остановилась, – на прошлой неделе я хотела устроить ужин, примирительный. Но в пятницу ты ушла. А в понедельник…

Я знаю, что в понедельник. Я представила, что им позвонили из школы, сказали, что меня забрали в больницу. А они, мама, папа и сестра, как самая дружная семья, гурьбой понеслись ко мне.

Заходит доктор, спрашивает про моё самочувствие, задает куча других вопросов по форме, а затем произносит:

– У меня есть кое-какие новости. Думаю, стоит позвать ваших родителей.

– Нет, – резко говорю я.

– Хорошо. – Он берет пластиковый стул, подвигает к кровати и садится на него.

Я внимательно слежу за его действиями, он долго ёрзает на стуле, прежде чем вновь начать говорить.

– Я знаю, это сложно принять, но события развиваются быстрее, чем мы предполагали.

– События? – переспрашиваю я.

– Да. Эмили, вам стало хуже. И будет становится еще хуже.

Эти слова в меня впиваются, как когти.

– И насколько все плохо? – спрашиваю.

– Скажем так, я бы посоветовал вам начать делать все, что заблагорассудится.

За окном вскрикивает птица. Небо черное. Будет гроза. Клен протягивает свои иссушенные ветки к моему окну. Сколько я еще протяну – неизвестно. Но осталось явно не так долго, как я думала раньше. Оглядываю палату – доктора уже нет.

– А какое сегодня число? – любопытствую я.

– Двадцать второе сентября, – отвечает Лондон.

Восемьдесят один день. Я прожила уже восемьдесят один день.

Бросаю взгляд на дверь. Мне так жаль их.

– Пусть они войдут, – говорю я, и сестра приглашает моих родителей войти.

Они встают у моей кровати, как чужие. Смотрят на меня в упор. Я вижу, как покраснели глаза у отца. Они оба сразу же постарели лет на десять. Зову их, мама берет меня за руку, а папа разрыдался. Чувствую, как Лондон выпрыгивает из постели.

– Ты не виноват, пап, – говорю я и жестом приглашаю его сесть.

– Нет, нет,… лишь я… – лепечет он себе под нос.

– Ты не виноват, только не ты. Так и должно было случиться – это всегда было у меня внутри.

– Если бы я внимательнее следил за тобой, за Томом,… за вами обоими…

– Пап, обними меня, – говорю я.

Но папа не отвечает. Он лишь безутешно рыдает, моля меня простить его. Закрыл лицо ладонями, его руки дрожат, я это вижу. Его плечи поднимаются и опускаются в тихом плаче.

Мне его так жаль. Я не хочу смотреть, как он страдает.

– Пап,… – начинаю я, – как знать, может, если ты обнимешь меня, то все пройдет. Я снова окажусь маленькой девочкой, любившей кататься у тебя на спине. Снова буду здорова. И я не умру.

Он посмотрел на меня блестящими глазами и сказал глухим голосом:

– Было бы здорово.

– Тогда я закончу все двенадцать классов, сдам экзамены, буду отличницей, поступлю в университет, как Кристи. Освою свою профессию, найду работу, выйду замуж, и когда-нибудь у меня появятся дети.

Я внимательно смотрю на него, его взгляд немного затуманен, наверное, он все это представляет.

– Ты станешь дедушкой, будешь любить своих внуков, всех внуков: и Тома, и Кристи, и меня. Ты будешь их баловать, как и должен поступать каждый дедушка, учить рыбалке, рассказывать сказки на ночь. Когда-нибудь кто-нибудь из них спросит: а как ты познакомился с бабушкой? И ты расскажешь. Ты будешь описывать все так, словно это произошло вчера. Будешь говорить о том, как увидел её и сразу понял, что теперь твоё сердце принадлежит только ей. А затем расскажешь о свадьбе, о том, как родился Том, затем Кристи и я. Будешь рассказывать, как мы шалили в детстве, чем любили заниматься, расскажешь все-все наши секреты. И твои внуки будут постоянно хихикать над своими родителями, заслушиваться твоими рассказами, просить тебя, чтобы ты им рассказал все снова и снова. Они будут любить тебя больше всего на свете. Мы каждый уикенд будем приезжать к тебе, а потом перестанем.

– Почему? – спрашивает отец.

– Потому что однажды, в самый солнечный и теплый день в мире, я приеду, увижу, что мамы нет, и подумаю: она, наверное, снова пошла на рынок, а ты чем-то занят или снова всю ночь пытался отремонтировать телевизор и устал. Поднимусь на второй этаж, в вашу спальню, и увижу, как ты мирно спишь. Возможно, даже рассмеюсь этому. Но приглядевшись, я замечу твои синие губы, прикоснусь – а ты весь холодный. До меня не сразу дойдет, что ты умер. Я буду все отрицать, плакать, но смотря на тебя и на то, как ты улыбаешься во сне, пойму, что тебе хорошо, и ты ушел в лучший мир.

Я вижу, как у всех, кто находился в палате, в глазах сверкают слезы. Мой рассказ тронул их души. Мама достает платок из кармана джинсов и вытирает им свои слезы.

Папа внимательно смотрит на меня, уголки его губ чуть-чуть приподняты, из глаз тоже катятся слезы.

И я тихо произношу:

– Ты умрешь. Раньше меня. Раньше Кристи. Раньше Тома. Как и должно быть.

– Кристи, я не буду посещать группу поддержки! – возмущаюсь я и развожу руками. Стоя в пижаме в дверном проеме с кружкой кофе, я собиралась снова зарыться в одеялах и простынях и уснуть. Просто уснуть.

– Эмили, у тебя депрессия после последнего происшествия. Ты уже целую неделю пропускаешь занятия. – Кристи так и норовит схватить меня и потянуть за собой, вниз по лестнице.

– Нет у меня никакой депрессии, – насупившись, приговариваю. – Обычные головные боли – симптомы влияния опухоли, доктор ведь рассказывал об этом, – говорю.

С тех пор, как Кристи завела этот разговор, мы все ругаемся и ругаемся. Она уверена, что группа поддержки мне сможет помочь, я же считаю, что это пустая трата моего времени. С тех пор, как меня снова выписали из больницы, я лежала дома пять дней с непрекращающейся головной болью. Не скажу, что она была очень-таки сильной, но терпеть её изо дня в день было невыносимо.