Михаил Сафронов - Небо Аустерлица

Тогда он поднялся со своего ложа, нащупал впотьмах шинель и, накинув ее на плечи, вышел на свежий воздух улицы. Было холодно и одиноко. Город спал, над ним красно-фиолетовыми тучами нависло большое февральское небо, как всегда, совершенное, и, как всегда, равнодушное в своем совершенстве. Только оно знало всё. Постояв немного с запрокинутой головой, Наполеон застегнулся на все пуговицы, поднял воротник шинели и медленно пошагал прочь.

Незаметно обогнув патруль, он нырнул сквозь голые заросли кустарника и оказался вначале пустынной заснеженной аллеи, уводящей куда-то вниз, и небо теперь казалось распахнутым перед ним настежь. Наполеон пересек аллею, и, миновав спящую пятиэтажку, подошел к ярко освещенному окошку ночного ларька на троллейбусной остановке, где на несколько луидоров купил две бутылки пива и пачку сигарет.

Первую бутылку он выпил сразу, не отходя от ларька, большими жадными глотками, потом закурил и отошел к полузанесенной снегом скамейке, где открыл вторую. Страх немного утих, но невыносимость и безысходность бытия по-прежнему заполняли его, хотелось съёжиться и заснуть. Его пробирал озноб, и он плотнее кутался в шинель, засунув руки поглубже в карманы.

Вдалеке вновь показался патруль, – два милиционера с автоматами, – и, стараясь избежать с ними встречи, он вернулся к ларьку и прислонился к ледяной металлической стене, сплошь оклеенной бумажными клочками объявлений. На одном из них, прямо перед его стекленеющими глазами, на маленьком зеленом квадратике было написано:

Г Р Ё З Ы

60 – 20 – 20

Он достал из внутреннего кармана мобильник и набрал номер.

Спустя полчаса, когда он, вконец замерзший, сидел, ссутулившись, на спинке скамейки и допивал пиво, возле него остановилась серая «шестерка». Он швырнул пустую бутылку в сугроб, купил в ларьке еще полдюжины пива и сел в машину на переднее сиденье. Водитель тронулся с места, и они понеслись по длинным пустым проспектам мимо ярко-желтых огней осветительных мачт, словно безуспешно стремились по бесконечной взлетной полосе подняться в небо.

Он обернулся, и на заднем сиденье увидел девушку, которую не смог разглядеть в полутьме, освещаемую лишь быстро пробегающими линиями ночных фонарей. Она мельком посмотрела на него, но ничего не сказала и отвернулась к окну, не пытаясь скрыть равнодушия. Он открыл пива и тоже стал смотреть в окно, на дорогу, неотвратимо уносящую в фиолетово-красную ночь.

– Что, брат, загулял? – спросил водитель.

– Тебе-то что, – огрызнулся он в ответ. – На себя посмотри.

– А что я, – миролюбиво ответил тот. – Я работаю, мне детей кормить надо.

Наполеон приоткрыл дверь на полном ходу и яростно выбросил в нее бутылку, затем, обернувшись к водителю, сказал:

– А ты думаешь, ты это только внешне такой, а твой внутренний мир сохраняется в первозданной чистоте? Мир, наполненный отвагой и любовью, где эльфы и доблестные витязи? Ведь ты даже и не догадываешься, что в твоем мире Галадриэль давно уже торгует в шинке бодяжным спиртом, а Гэндальф живет спекуляцией? Лучиэнь, так и не дождавшись Берена, давно уже отдалась двум лучникам одновременно, хоббиты совсем скурились, а Арагорн тупо дрочит в далеких северных пустошах. Ты еще не знал? Ты не знал, что непрерывной стены между внутренним и внешним миром не существует?

Водитель тактично промолчал. Наполеон отвернулся от него и стал смотреть в ночное небо. Оно было, как всегда, совершенно. Ему вдруг почудилось, что все должно быть хорошо.

Водитель высадил их с девушкой во дворе новой девятиэтажки, отдал девушке ключи, и, пообещав ровно через два часа вернуться, уехал. Они прошли вдоль черных деревьев в подъезд и молча поднялись в лифте на восьмой этаж. Квартира, в которую они попали, оказалась обычной, и только идеальный и неестественный порядок в ней напоминал о гостиничном номере.

Пока он выставлял на журнальный столик пиво и искал стаканы и пепельницу, девушка разделась, и он смог, наконец, рассмотреть ее. Казалось, ей было чуть больше восемнадцати, а может – не было и того. Худое юношеское тело с едва оформившейся грудью, коротко остриженные вьющиеся тёмные волосы, почти полное отсутствие косметики на веснушчатом лице и припухлые слабо очерченные губы – всё это делало ее похожей на простую девчонку с соседнего двора, словно вернувшуюся из его далёкой юности, когда в голове еще гулял ветер, была первая любовь и первый портвейн, и песни под гитару до утра, – юности, которой у него, в сущности, никогда не было. Впрочем, она и была такой девчонкой на самом деле.

Он разделся следом за ней, оставшись лишь в джинсах, уселся в кресло и налил по стаканам пиво. Она села к нему на колени и спросила:

– Я тебе не нравлюсь?

– Почему? Нет, – ответил он. – Нравишься. Очень нравишься. С чего ты взяла?

– Ты хмуришься всё время, – сказала она. – Может, тебе другую привезти?

– Не надо. Ты мне нравишься, – он протянул руку и взял стакан. – Мне другую не надо. Мне просто страшно.

– А ты мне нравишься, – сказала она.

Она поцеловала его в губы, и поцелуй получился очень долгим и нежным.

– Ничего не бойся. Ты в безопасности. Всё будет хорошо.

Он залпом выпил весь стакан и потянулся за сигаретами.

– Понимаешь, – сказал он, прикуривая. – Я боюсь, что будущего никогда уже не будет, и так останется навсегда. И всегда будет страшно.

Она поцеловала его снова, и он закашлялся, потому что ему пришлось задержать дым внутри себя. Она взяла из его руки сигарету и затянулась.

– Правильно, – сказала она. – Будущее никогда уже наступит, но этого не надо бояться.

– Почему?

– Потому что будущее уже наступило.

Она резко смяла в пепельнице сигарету, встала с его колен и увлекла на кровать, гладко застеленную чёрной атласной простыней с большими красными маками.

Спустя некоторое время резко зазвонил древний эбонитовый телефон, притаившийся под журнальным столиком. Он звенел долго и мучительно.

– Возьми трубку, – наконец прошептала она. – Это тебя.

– Я уже понял, – тоже шепотом ответил он. – Чёрт с ними.

Телефон так же резко замолчал, и больше уже не звонил, а еще через некоторое время он сказал ей:

– Наверно, я сегодня слишком много выпил.

– Перестань… глупости…

– Я, кажется, больше не смогу…

– А тебе это очень важно?

– В-общем, нет, – ответил он, немного подумав. – Ну, я не знаю…

Она ловко спрыгнула с кровати и стала разливать пиво.

– Может, давай тогда просто поговорим? Ты же знаешь, с девушками моей профессии можно говорить о чём угодно, рассказывать всю-всю правду.

Он ухмыльнулся и перебрался обратно в своё кресло.

– А ты случайно не биоробот, созданный в подвалах Лубянки, чтобы собирать и транслировать конфиденциальную информацию?