Артур Олейников - Лизавета Синичкина

– Гаврила! – останавливали Столова знакомые мужики. – Неужто не брешут?! Засватали Галку?

– Что она хуже ваших? Пришло время, и засватали, – отвечал Столов как само собой, как будто ничего особенного.

– И свадьба скоро?

– Скоро!

– Да брешешь!

– Да что мне с этого!

– Так ты это, смотри, не посрамись перед татарами, – смеялись мужики. Сало им не давай!

– Да что, я не знаю?!

– Да не скажи! – улыбались мужики. Вон Валька трепалась, ты свиней резать собрался. Попридержал бы.

Столов ругался, мужики смеялись.

– Не татары они, – говорил Столов.

– А кто ж?

– Да то ли таджики, то ли…

– То ли узбеки, – смеялись мужики.

– Да ну вас! Вот посмотрим, когда вы выдавать станете, – и Гаврила расправлял «крылья» и бил козырем теперь уж мелкую карту язвивших прежде над ним мужиков. – И то еще неизвестно! Будет ли оно вообще на что смотреть!

Мужики прикусывали языки, а Столов гордый отправлялся домой, но когда приходил, не находил себе места. Волновался, переживал, чтобы все не хуже, чем у других свадьба была. Ссуду не стал брать, но снял все деньги, что были на сберегательной книжке. Все, что за долгие годы накопил рядовой колхозник, поместилось в кармане – сорок новеньких банкнот по двадцать пять рублей, ровно тысяча. На книжке осталось всего лишь несколько рублей, чтобы только не закрывать счет.

И в тот же день, как сговорившись, Проскурина принесла деньги от семьи жениха.

– Вот! – громко, торжественно сказала Проскурина и хлопнула пачкой красных десяток об стол, и следом еще высыпала кучку купюр по сто рублей.

– Сколько ж здесь?! – крестив руки на груди, спрашивала Прасковья, перепуганная большими деньгами.

– Две тысячи!

– Сколько?!

– Нечего, мало еще. Вон, какую девку берут!

Столов молча достал из кармана деньги, снятые с книжки и положил к остальным до кучи.

– О! Гаврила, ты, что же это, с книжки все деньги снял? – спросила Проскурина.

– Да, снял!

Прасковья Игнатьевна смотрела на мужа с гордостью и с тревогой одновременно.

– Прибереги! Не хватит, еще стребую.

– Мы не нищие!

– Да, ну и не богатые!

– Мне дочь один раз выдавать!

– Ладно, сам смотри, – махнула рукой Проскурина. А если по совести, не облезли бы! Старший сын у них, оказывается, хирург в Зернограде. Он их и перевез сюда, шайку дармоедов. А хирург, говорят, неплохой, у нас в Ростове учился. Сам в Зернограде живет, а им, стало быть, дом в Гуляй Борисовке купил. Без хозяйства отец, старый черт, не может. Баранов ему подавай! Нигде, кроме старшего Ми… Как его там, а Муста! Так вот, кроме Мусты никто не работает. Тунеядцы! Куда власти смотрят?! Статью за тунеядство никто не отменял.

– Чья бы корова мычала, а твоя молчала, – загорелся Столов. Сама тоже вон в коровник носа не кажешь. Загордилась, а сама кто?! Доярка! Нашла сыну председателя ростовскую студентку и в дамки. Знаем, как твой Мишка на элеваторе вкалывает под крылом председателя.

Проскурина не понимающе заулыбалась

– Что это он, Прасковья, как с цепи сорвался!

– Да остынь, Гаврила, – испугалась Прасковья.

– Да спокойный я! Пусть лучше скажет, сколько за нашу Галку получила?

– Да что ты, сосед, – засмеялась Проскурина, прикидываясь. Ерунду говоришь!

– И в самом деле, Гаврила! Она нам по-соседски. А если что кто и дал. Так это в благодарность. Дают же мужикам на водку, а она вон какое дело сделала. Грех не отблагодарить.

Столов махнул рукой и еще раз посмотрел на деньги, и какая-то обида и злость взяла отца, что только тысяча у него против их двух. И вроде бы всю жизнь работает, вкалывает с утра до ночи, а все только тысячу и собрал.

– Ну, вас, – сказал Столов и пошел к Гале в комнату, еле сдерживаясь оттого, что так больно кольнуло в самое сердце.

– Не обижайся, Валя, он теперь, словно на иголках, – извинялась Прасковья за мужа.

– Да что ты, господи. Дело ясное, ничего, ничего. Ты давай лучше ручку с бумагой, посчитаем, прикинем. Думаю, что можно будет всю родню позвать, даже тех, кто мало дарит. Денег хватит. Платье лучше на прокат у кого-нибудь взять. Да вот хоть у меня. От Людки осталось, вон, висит без дела. Она у меня, сама знаешь, та еще бочка – вся в отца. Да, господи, я его вам по-соседски за пол цены уступлю. Договоримся. Ты его подошьешь, и как новое будет. И туфли у меня есть недорого, за пол цены. Вот и договорились, – и Проскурина стала собирать деньги со стола. А где гулять-то собираетесь?!

Душевная Прасковья испугалась.

– Вот-вот, не поместитесь, если все придут.

– Не поместимся.

– Ничего, ничего, что мы, не соседи! У нас сядете, сама знаешь, все поместимся. Не переживай, денег я с тебя не возьму, что я, совсем уже. Пусть родня жениха платит. Братец хирург. На вот пока семьсот рублей на стол, а остальные пусть у меня побудут. За платье и туфли я возьму, не переживай. Все, что будет нужно, ты не стесняйся. Я у них еще спрошу.

Проскурина отсчитала семьсот рублей десятками и отдала Прасковье, а остальные деньги с концами спрятала в глубокий карман халата.

– Давай, пиши родню, все посчитать надо. Галка, ты подруг то хоть звать собираешься?

– Да позову кого-нибудь, – ответила Галя из комнаты.

– А дружкой кто будет?

– Иру сестру возьму!

– Правильно.

– Да отстаньте от девки, занимайтесь своим делом, – крикнул Столов.

– Да бог с вами! Секрет у вас какой, что ли? – засмеялась Проскурина, и легонько толкнула Прасковью в бок. Что это Гаврила?

– Да все надышаться на дочку не может.

– Понимаю, понимаю и мы не без сердца. Шутка ли, дочь замуж выдавать?!

– Да не говори, Валя, намучаемся еще, пока она свадьба то.

– Вот что, дочка, – разговаривал Гаврила Прокопьевич с Галей в комнате наедине. – Ты не думай, без подарка не останешься!

– Да что вы, папа! Все хорошо.

– Только вот, – и отец замялся.

– Я понимаю.

– Моя ты родная, – Столов тепло поцеловал дочь. Ну, ты не думай, не думай. Мы вам с матерью после, холодильник подарим. Как скажем на свадьбе, так и будет. А через два-три месяца справим вам холодильник. Ты не думай, – и Столов от стыда и обиды прятал глаза. И вот еще, – отец достал из кармана аванс – сорок рублей. На вот, спрячь.

– Да зачем, папа, вам нужнее, – испугалась Галя и не брала деньги.

– Возьми, говорю. На первое время. Неизвестно, что там да как! А у тебя какая-ни какая, а будет копейка. Купишь себе, чего-нибудь сладкого.

– Галка, иди сюда. Палец мерить будем, – позвала Проскурина.

– Зовут, – тихо сказала Галя и с тревогой смотрела на отца.

– Иди, иди. Я деньги тебе под подушку положу. Спрячешь.

– Хорошо. Спасибо папа, – Галя поцеловала отца и вышла из комнаты.

Белой ниточкой с катушки Гале мерили палец. Мать откусывала зубами нитку и не скрывала слез.