Артур Прокопчук - Дальневосточная рапсодия. Москва – Владивосток и обратно. Дорога длиною в 10 лет

И все же, надо выстроить в какой-то последовательности все, что произошло за годы, прожитые на далеких от Москвы берегах Японского моря, а Владивосток оказался именно там, а не на Тихом океане, как мне казалось ранее. Не думал я, что эти десять лет окажутся такими насыщенными по встречам, обстоятельствам, работе. Этот край дал почувствовать и пережить новые вершины ощущений, казалось, уже пройденных мною, навсегда оставил в памяти и душе, что видимо, одно и то же, образы и звуки тысячи лиц. Всю полноту переживаний, творческий подъем и глубину поражений, любовь и ненависть, восторги и боль души, настоящую мужскую дружбу и привязанность женщин… Не знаю, надо ли все осевшее на дне моей памяти переносить на бумагу. Не знаю, что оставить в тайниках сердца, что еще раз пережить, перекодировать в слова и предложения, и в какой последовательности. Этот поток сознания, поднятый из глубин, не имеет строгих границ, не имеет начала или конца, но всегда прокладывает свою дорогу, новую траекторию в хаосе памятных событий, так же как и морские течения, несущие свои, другие, отличительные от общей массы, воды, невидимые с борта судна, что обнаруживаются во всем токе вод Мирового океана.

Моя память – только часть бескрайнего, бесконечного поля этой всеобщей человеческой стихии. Что в ней особенного, отличительного, почему я выделяю что-то из нее, что всплывает раньше других образов и картин прошлого, не знаю…

Я думал, что побуду в свой первый приезд в Приморье месяц-другой, а задержался почти до зимы, не замечая ускользающего времени. Надо было войти в текущую работу по организации рутинной институтской жизни, понять себя в новой роли Ученого секретаря института, перезнакомиться с коллегами, постараться «заполучить» отдельную комнату, так как стали распределять еще один этаж в этом же здании, и уже потом спокойно вернуться в Москву за семьей.

Время летело, как никогда в моей жизни, дни были насыщены новыми впечатлениями, знакомством с сотрудниками, которые начали приезжать со всех сторон необъятной страны, закладыванием фундамента своей будущей работы, изучением ближайшей территории, освоением края, где предстояло провести несколько лет. Сколько лет? – я не предполагал тогда. Казалось, три-четыре года, а там видно будет. Но все сложилось иначе и намного сложнее и интереснее московских представлений о моей жизни на Дальнем востоке. «Шеф» (Ильичев Виктор Иванович) начинал большую игру по развертыванию нового направления для контроля океанической среды, в интересах военно-морского флота, всем нашлось подобающее для их амбиций и притязаний место.

Получив, наконец, к концу ноября угловую комнату на шестом этаже в свое безраздельное владение, я провел несколько ночей в этом, пока еще не отапливаемом, помещении. Как обычно, коммунальные службы опаздывали с вводом тепла, правда, чтобы быть объективным, холодная вода из крана уже шла, а через пару недель появилась и теплая. Но зима неумолимо наступала, у меня не было с собой основательной зимней одежды, ночные температуры стали опускаться ниже нуля, так что спать приходилось в шерстяной шапке (ночные колпаки, как известно, вышли из моды после революции 17-го года), словом надо было спасаться. Вкусив этой советской экзотики, я взял командировочные деньги и улетел в Москву, где был прикреплен к Отделу морских экспедиционных работ Академии наук (ОМЭР). Здесь мне предстояло заниматься доукомплектованием строящегося в Финляндии специального судна современной аппаратурой, для обеспечения различных научных направлений нашего института. Пришлось взяться за каталоги, проспекты, специальные журналы, поиски были не столько трудные, сколько трудоемкие – Интернета тогда еще не было. Это был опыт совершенно новой работы, но делать было нечего – надо было отрабатывать свой хлеб, и я запрягся в новую упряжку и «пахал» с утра до вечера.

Научно-исследовательское судно (НИС) строилось на верфях в Турку, оно еще не было готово, не было спущено на воду, но уже имело название – «Профессор Богоров». Работать было интересно, меня всегда притягивала новизна и смена направлений. В отдел морских экспедиций, где мне выделили рабочее место, по утрам вкатывался колобком с шутками и свежими анекдотами «сам» – легендарный, розовощекий Папанин Иван Дмитриевич – героический полярник, кумир нашего детства, прототип персонажей многих фильмов и книг, дважды Герой Советского Союза. Он умел поднимать настроение даже у самых безнадежных, незамужних женщин ОМЭРа, хотя иногда приводил некоторых из них в смущение своими «словечками», скабрезными анекдотами и, уж что там скрывать, легкими шлепками по задницам симпатичных лаборанток и младших научных сотрудниц.

Я выискивал новую измерительную технику по страницам зарубежных журналов, составлял перечни этой аппаратуры, находил расценки, суммировал валюту, необходимую для подачи заявок на закупки техники за рубежом, чтобы уложиться в отведенные лимиты. Заодно знакомился в описаниях, переводимых мною с английского, и с возможностями этой новой техники, не виданной мной до сих пор, мечтая о тех днях, когда смогу выйти в море на новом институтском НИС.

Как позже оказалось, всем этим мечтам не суждено было сбыться и плавать мне пришлось не на судах научно-исследовательского флота ДВНЦ, а находить контакты с другими ведомствами. Я же приехал сюда, чтобы «увидеть мир». Когда пришел после перегонного рейса из Турку во Владивосток НИС «Профессор Богоров», поднялась за места в этих «валютных» рейсах драка, как между разными институтами Дальневосточного центра, так и внутри нашего ТОИ, так что я решил в этой собачьей сваре не участвовать.

Я оказался прав и остался в выигрыше, подписав долгосрочное соглашение с Гидрометеослужбой, точнее с руководством ДВНИГМИ (Федорей В. Г. – директор Дальневосточного научно-исследовательского гидрометеорологического института), имевшему свой большой исследовательский флот. Главную роль в этих новых отношениях с другими ведомствами сыграла вовремя вставленная в планы нашего института тема – «Исследование тропических циклонов», и в зарубежные рейсы я и моя лаборатория стали уходит на «судах погоды» (НИСП) Гидрометеослужбы раньше и чаще, чем можно было осуществить через ОНИФ (Отдел научно-исследовательского флота) ДВНЦ. Можно еще добавить, что академический «Профессор Богоров» был, если мне не изменяет память, судном ледокольного типа, из-за чего на нем была неимоверная качка даже при небольшом волнении. Кто плавал длительное время на судах, знает, что это такое. Впрочем, небольшое чувство обиды за попусту потраченное на подготовку этого НИС время осталось.

Нелегкая судьба этого судна, особенно в последние годы, до сих пор не оставляет меня равнодушным, и когда спустя несколько десятилетий читаешь, в газете, что: «В Японском море дрейфует российское судно „Профессор Богоров“, приписанное к порту Владивостока. На корабле, который шел с грузом автомобилей из Японии в Приморье, вышел из строя главный двигатель», – становится немного грустно. Вот Академия наук и «докатилась», поставляет «секонд хэнд», подержанные японские автомобили, фарцовщикам Владивостока. Зная всю историю судна из «первых рук», становится неловко, когда в официальном отчете Управления флотом ДВО (Дальневосточное отделение, теперь это вместо ДВНЦ) читаешь восторженные слова об одном из первых НИС, построенных специально для Академии наук :