Ануш Варданян - Бумажные ласки

Мама не отвечает прямо, она выкатывает свои и без того большие глазки и говорит загадочно:

– Нет, но папа это папа, он особенный.

Интересно все же, как же люди находят друг друга, а потом женятся? Ведь это означает, что им нужно друг от друга что-то еще, кроме того самого «одного». Правда, тут мама утверждает, что «только одно» нужно мужчинам, а женщинам же необходима семья и дети. Правда ли это? Ася пока не может проверить. Своего опыта пока нет, а Лёлечка что-то темнит по поводу киевского юноши из хорошей семьи, которого ей прочат в женихи.

Нет, не знает Ася, чем будет заниматься! Не хочет об этом думать. Зачем об этом думать? Она, конечно, закончит гимназию. Привыкнет когда-нибудь к хмурому городу, в котором сейчас почти не заходит солнце.

– Асенька, ужинать! – слышится из новой столовой голос матери, и Ася идет на голос, еще плохо ориентируясь в географии нового пространства.

А вот еще что хорошего случилось за это лето. Сняли дачу в Сиверской и переехали туда все вместе. Но дача не понравилась молодежи, и папа нашел новое летнее убежище, на этот раз в Сестрорецке. Об этом местечке можно было многое рассказать, но разве Дузе интересно про балтийские берега слушать, про сосны в песках, про стальную воду, про резкий ветер, приносящий запахи старинных кораблей, измен и крушений. Ася взяла с собой много книг, но читала лениво, невпопад, забывала, на какой странице остановилась, бралась за другой роман, за следующий цветастый переплет и напрочь забывала, о чем шла речь в уже прочитанных абзацах. Брат Лёвка приезжал раза два в неделю, папа оставался дня по три, по четыре, но мамочка, Лёлечка и брат Данька жили здесь постоянно. Вот уже полтора месяца. Сегодня приехал Лёва и привез пришедшие за неделю письма. Киевские родственники и знакомые все еще баловали вниманием. Кузен Дузя написал сразу несколько писем – персонально Лёвке, персонально Лёле, лично дяде Ефиму, ну и, конечно, Асеньке.

29/VII 1922 г.

Казантип

Извини, Асенька, что до сих пор не ответил на твое письмо. Но вина не моя. Я собирался писать к тебе еще перед поездкой сюда, в Казантип, но мне, поверь, положительно не давали возможности. Как только я садился за письмо, являлись знакомые и отвлекали меня. Сегодня я «поймал» свободную минутку, чтобы, как ты выражаешься, «черкнуть» тебе пару слов.

Вот я и в Казантипе. Получил двухнедельный отпуск и использую его здесь. Казалось бы, после киевской жизни я должен был бы тяготиться Казантипом и скучать здесь. Ничуть не бывало! Детвора и вообще все родные так радушно и приветливо встретили меня, так много внимания оказывают мне, что я попросту не имею времени скучать. Что дальше будет – не знаю.

Мило. Немного наивно. И самонадеянно, конечно, писать новой жительнице Петрограда о бурной светской жизни Киева, но в целом интонация Дузи нравится Асе. Мило, но ей хочется большего, ей хочется чего-то еще. Томится Асенька и раздумывает, какой красавицей станет, как будет петроградских мальчиков сводить с ума.

Ну, о чем еще Дузя доложит? Хочется сплетен, досужих разговоров и даже злословия. Так порадуй же, Дузя, Асеньку, покружи новостями, припороши подробностями чужих жизней, предложи кого-нибудь на растерзание!

За недели 1 ½ до отъезда в Казантип встретил Милочку. Она подурнела, располнела. В ее разговоре проскользнула, на мой взгляд (может, поверхностный), пара нот легкомысленных. У нее из-под мышек несет потом. Это отталкивает. Это отталкивает от девушки. Из-за этого мужчина может уйти от женщины. Я ее впервые встретил после твоего отъезда в Петроград, что произошло довольно давно – несколько месяцев уже. А между тем разговор у нас был холодный, чисто официальный, в рамках светского. Ни капли радушия, ни доли радости, искренности, близости, интимности. Как будто бы шапочные знакомые, как будто мы никогда не встречались.

«Ха! – думает Асенька. – Надо рассказать об этом Лёлечке. Пусть порадуется своей прозорливости». Хотя обе они девушки не злорадные, они не станут говорить кузену: «Вот видишь, Дузя, вот помнишь, Дузя, мы же тебе говорили, Дузя! Мила твоя толстенная корова, волоокая и медлительная». Когда ее просишь передать сахарницу за чаем, она застывает в недоумении, шарит глазами по столу и, кажется, настойчиво ищет рифму к слову «сахарница». Не станут теперь, как и не говорили тогда, в Киеве. Дузя был влюблен, а сестрички Гринберг, хоть и не без стервинки, но вовсе не ехидные барышни. И кто вообще, будучи влюбленным, слушает юных кузин?

Хорошо, что там дальше?

У меня все по-старому. Ух, как мне надоела эта фраза!

В Киеве посещал в последнее время театры. Был на всех постановках Третьей студии Моск. Худ. театра 1 1 29 мая 1922 г. умер Е. Б. Вахтангов. Почти сразу после этого Третья студия МХАТ отправилась на гастроли в Киев. . «Принцесса Турандот» произвела на меня сильное впечатление. В смысле гуляния не могу сказать, что не использовал это лето. Но как оно мимолетно, мгновенно пролетело, Асенька. Больно и досадно. Осень, уже вступающую или начинающую вступать в свои права, встречаешь с такой тоской и неохотой. О зиме и думать не хочу. В Пролетарском саду бывал, но никому приветы не передавал. Твоего златокудрого и среброрукого Феба я не встречал.

Лёле передай, пожалуйста, что дядя Давид разыскивает ее негатив в своем фотоателье. Найдет – напечатает карточки.

Ах, вот как! Он видел «Принцессу Турандот»! А Ася лишь читала о ней в газете «Жизнь искусства» 2 2 «Жизнь искусства» – советская художественно-литературно-театральная газета, издавалась в Петрограде в 1918—1922 гг. До 1921 г. выходила ежедневно, затем два раза в неделю. В 1923 г. на основе газеты был создан журнал с тем же названием. Журнал «Жизнь искусства» издавался в Ленинграде до 1929 г. Имел приложение – «Программы ленинградских театров». В 1930 г. слился с журналом «Рабочий и театр». . Бог с ним, с Фебом – светлоголовым Шурой, в которого Асенька была краткосрочно влюблена и имела глупость сказать об этом Дузе. Был на спектакле еще в июне и ни слова, и молчком, и только сейчас вываливает эту новость как бы между прочим, как бы невзначай.

В комнату врывается Лёлечка:

– Он и тебе написал о «Турандот»?!

– Да, Лёля! Давай не простим его никогда!

Невнятно буркнул звонок у двери. Не слишком коротко, чтобы показаться робким, но и не бойко, не развязно. Не почтальон, не дворник, не официальное лицо, частное, но прибывшее по данному адресу впервые.

Иса лежит закинув руки за голову и даже не думает подняться на звонок. Есть прислуга, пусть откроет, пусть работает. Нет, он вовсе не высокомерен, Иса – самый настоящий демократ, не видящий разницы между трудом кухарки и профессора Львова, который вчера поставил ему «не зачтено» по предмету «ранняя античная литература». И теперь Иса недоволен и профессором, и прислугой. Одна – глухая слониха – не слышит звонка, а второй – престарелый педантичный хорек – не стал слушать доводов Исы. Профессор сказал: «Вы, молодой человек, когда-нибудь или сильно раскаетесь в том, что не удосужились изучить Аристофана, или просто никогда не будете иметь счастья быть знакомым с Аристофаном. Я вам предлагаю третий путь – пойти и познакомиться с ним».